Под тенью берёзы и ели
скучает рифлёный карниз.
Замок возле церкви на двери.
Замок на скрещеньи ворот.
Как девица томная, вера
здесь скромно и тихо живёт:
молитвы поёт потихоньку,
и свеч зажигает огни.
Похожи на бусинки тонким
своим полукругом они.
Чуть скрипнет в тиши половица,
уж вера стремится под сень
алтарной преграды, где лица
знакомые, нимбы и тень.
Кемь
«Отнимешь Твой дар – не обижусь…»
Отнимешь Твой дар – не обижусь,
но только влеченье к словам —
последнюю, главную милость —
оставь мне. Склоняюсь к ногам
Твоим, как и Ты в свои годы
к апостолам верным. Но мне,
пожалуй, те ржавые гвозди
смертельны, без пламенной ве —
ры в свет Твоего Воскресенья.
Поэтому, Боже, прошу:
оставь же мне к слову влеченье!
Об этом я только прошу.
Санкт-Петербург
Из цикла « В стране мёртвых»
1. Пустота
Какая мерзость запустения в душе
моей! Повсюду только грязные обломки
всех прежних зданий, что волочат на себе
воспоминания о лучших днях душонки.
Дома пусты. Хозяин, домочадцы
разъехались, поссорившись. Поблек—
ли старые изорванные святцы.
Бездомным оказался человек.
2. Прощание
Причал опустел и до срока
корабль пробуравил волну.
Слова вроде «фатума», «рока»
привычно кружатся в мозгу.
Осталась лишь нотка утраты
да слов не родившихся звук.
Прощай же! Родные пенаты
тебя ожидают, мой друг.
Соловки
«Жирным блином та жара облепила рассудок…»
Жирным блином та жара облепила рассудок,
пятном пропотевшим упала на алгебру стен.
В мозгу поменялось теченье событий и суток
в вечной наклонности к злу перемен.
Полдень прополз сквозь игольное ушко
арок холодных и замер, как пёс,
вывалил вниз своё гладкое брюшко
в виде дождя из точёных полос.
Чуть тише шептание слов из приёмной апреля,
печати поставлены; молча ушёл секретарь,
конечно, в явленье весны и дожди не поверя, —
мненье и мысли имеет на всё календарь.
Санкт-Петербург
«Неказистая сущность начала…»
Неказистая сущность начала
молчалива и робка на вид,
но симметрия линий вокзала
всё о Греции мне говорит.
Город-точка на карте помятой,
запятая в чужих новостях,
где ещё уживаются «яти»
с буквой «Ж» в нецензурных словах…
Луга
Соавтор
Лбом прильнула улица к окну
моему и заглянула в очи.
В очи небольшому полотну,
коим вход на кухню заколочен.
Улица в соавторы стремится,
честолюбие по плоскости скользит
белой. Улица! Твой страшен вид,
Ты – как будто крашеная птица.
Нет же, птица, крылья не тебе
суждены. Ты – просто нечисть,
та, которая подснежники в душе
так умеет резать и калечить.
Санкт-Петербург
«Давно божественный глагол…»
Давно божественный глагол,
давно до слуха не касался,
и своенравный тот орёл
уже давно не пробуждался.
Что ж делать? Речью неискусной
занять свой ум мне не дано
(и дальше надо бы «искусство» —
да надоело уж оно).
Не дуэлянт, не Марс пехотный
владыка Феб, а господин
всех тех, кто радостно, охотно,
с собой лукавит до седин;
всех тех, измученных судьбой,
кто средь людей, как эмигранты
с другой планеты; кто строкой
своей желает оккупантом
чужой души усталой быть
(а коль не выйдет – им прослыть).
Санкт-Петербург
Колесо
Хотел из слов привычных сотворить
певец тщедушный звучную октаву21,
и, подкрепив свою младую прыть
у злой цыганки купленной отравой,
за дело принялся. Слова на «ить»,
на «ать» в строку весёлою оравой
полезли. И глаголов этих стать
умела рифме лестное сказать.
А время шло стремительной стопой:
то приближалось, то опять надолго
вспять уходило, чтобы за собой
погасших дней событья, звуки, толки
увлечь. Так расшалившийся прибой
то шум поднимет, то опять примолкнет.
Поэт же рифмы в строчках выводил,
пока я вам о волнах говорил.
Предлоги, запятые в кружевной
платок сцеплялись тонкими руками
(вернее, только правою рукой,
ещё вернее, – грязными перстами).