Страсти гложут, стихийно горя,
Те сферы, что с метою «зря».
Не зови меня в свой окоем;
Отряхнул его пеплы Аид,
Где ни в ком ничего не болит.
Тот, кто есть, не бывает вдвоем.
Альфа и омега
Из роковой многозначности альф и омег
Выходят, как джинн из сосуда, латентные темы.
Суесловная карма на пике дешевых утех
Поглаживает против шерсти кумира-тотема.
Светится Имя Пресветлое на вираже
Таких скоростей, что свое позабыли значенье.
Именем этим информационный сюжет
Сопровождает чуму, катаклизмы, сраженья.
Ничего не сумеют за Именем этим узреть
Невольники реинкарнаций, заложники веры.
Единственная под луною не-фикция – смерть —
Служит его воплощений бессчетных примером.
А если любой (именитый иль нет) имярек
Возжаждет к Высокому Имени чуть причаститься,
Вздохнут чернокнижные залежи библиотек
И темную весть прошумят нулевые страницы.
Усложняются культы, каноны всеместной игры,
Нагнетает экстаз в алфавиты сладчайшая арфа,
И всех достижений буквально-вокальных разрыв
Свершится под вещее: «Я есмь омега и альфа».
Пустота
Пустота все легко вбирает
И оптом, и по частям,
Не имея с того навара,
Зияя по всем осям.
Пустота оприходует нетто
И брутто. В дырявый карман
Ссыплет наветы, заветы
И прочий дурман.
Пустота нивелирует скалы
И скалящийся утес,
Где бризы росой Валгаллы
Торгуют вразнос.
Пустота заметет с поличным
Персон и их персонал;
В общем, не знает приличий,
В целом – провал.
В пустоте не бывает света,
Как не бывает тьмы,
Но много места, и где-то
Ожидаемся мы.
Пустота обнимает махины,
Микроскопичных дельцов.
Может, никто в ней не сгинет,
А будет таков…
Варварство
Орбита Земли, вдруг метнувшись за метеоритом,
зацепилась когда-то за крюк в поднебесных низах.
Артефакты. Бразды мракобесья – в руках эрудитов.
Пегие стопы ликующих магов – на красных углях.
Для расслабления мышц полагается праздник,
бесперый двуногий под модную музыку съест барбекю
из четвероногих косматых. И в стаях, и в братствах —
кто не будет прожеван, тот в собственном сгинет соку.
Мед и прополис подслащивают болевые пороги,
скелеты с улыбкою сфинкса – нетленны в шкафах.
В полнолунье нисходят каскады фантазмов с отрогов,
Шахразаду за шик алогизмов корит падишах.
Утро добавит скупым очертаньям объема и красок,
терпенье и труд, как и водится, все перетрут.
А в очагах обязательной жертвенной встряски
просядет в фатальную неисчерпаемость грунт.
Просквожена фимиамом, экстазом тотема берлога,
у черноликих вождей утопает в гирляндах живот.
Ах, зачем так гремуча в глубинах сердечных изжога
и какая-то память в отрыве от мозга живет?
На перлах природы – печати и штампы натуралиста,
у служителей культа – в бисере и бриллиантах парча.
В жутких проемах искусств еле теплится Божья искра,
а самоспасение самоубийственно жаждет луча.
Логос
Логос играет на вкрадчивой флейте;
когда резки ее виражи,
слетают лоснящиеся соцветья
скоропалительной лжи.
Поэтов изгнал из примерной державы
безжалостно мудрый Платон,
их нанимает по римскому праву
Цезарь воспеть Рубикон.
Термин теряет престиж от нехватки
экзотических ярких заплат,
у психолингвистики – шарм психопатки,
недоверия мятый мандат.
В анналах ломает сюжеты полслова,
литоты смягчают кошмар.
Бесчисленны тайны, замки и покровы;
пуглив откровения жар.
На всех направленьях работают всуе
алфавиты, приносят плоды,
которые, вид соблюдая, пустуют
и ничьей не утешат нужды.
В каком-то начале какое-то слово
вздвигло царства сумы и тюрьмы;
архетипы, берущиеся за основу,
никогда не выходят из тьмы.
Логика логоса температурит,
горячится Оккама кистень.
Злые, чудовищные каламбуры
с фундаментальною карикатурой —
в сносках благих вестей.
Родина
Под глухим колпаком голубого эфира —