Подскажет тот самый сфинкс.
«Между актами фарса, трагедий …»
Между актами фарса, трагедий —
немного мечты и камланий.
В мозге костей – метасреды,
в надкостнице – опыт закланий.
Идеалы рассохлись изрядно
в правозащитных витринах,
головоломные пятна —
под прической голов повинных.
Алчет прока субъект от объекта,
стращает и увещевает,
его малодушия вектор
к душегубству наклон сохраняет.
А менторы душеспасенья
пикантны в разгар вакханалий,
и что-то из телодвижений
проглядывает каннибалье.
Не скажет ни скальпель, ни лира,
где больше размах трагедий:
в глубинном мозгу Шекспира
иль в банальнейшей костоеде.
«Я стою на позиции силы…»
Я стою на позиции силы,
Что мозг расщепляет в ночи,
Изнуряет систем стропила,
Нянчит выводки саранчи.
Я стою на позиции силы,
Что дразнит медовой рекой,
Предвещает то мор, то Мессию
И уводит генезис в отстой.
В ее тупиках – ненастье,
За посулом – удар глухой.
Под вопросом мое соучастье,
И тревога всегда со мной.
Жестокость ее известна,
A цель никогда не видна;
Всему выделяет место —
Жилье без покрышки и дна.
На грани разрыва жилы.
Но, вспышки эмоций смирив,
Я стою на позиции силы,
Бот юдоли ведущей на риф.
Беспредметные знаки
Беспредметные знаки, подшитые маревом кущ,
опылявших тоску на пути от Эдема к Содому,
проступают на фоне, что каждой эпохе присущ,
в минуты смещенья, изгиба, разрыва, надлома.
Это символика не воплощенной страны,
к низкопробности плоти и пикам оплотов ремарки.
Что было когда-то безграмотным культам сродни,
действует как новомодной культуры напарник.
Социальных научных утопий казенный ранжир
запылен демагогией доисторических былей,
а в молельном дыму изъявляется давний кумир,
чередует улыбки ребячливости и рептилий.
Техногенные мышцы отчаянно тщатся замять
экспансию не адекватных прогрессу значений,
а вехи прогресса заочно повернуты вспять,
где первичная глина не тронута для сотворенья.
Беспредметные знаки – эгида, причастие для
грядущих на зов новоявленного Эвереста,
там возводится четырехмерная ввысь колея —
выйти из зоны затоптанности на бесследность.
Первозданность курирует данностей самораспад,
рядом несозданность благоухает блаженством.
Греховных надежд разлетающийся звукоряд
дирижируется с неземными замашками жестом.
«Все отдано силе драконьей…»
Все отдано силе драконьей,
от девичьей белой кожи
до тяжелых дедукций в умах.
В бастионе содружество бестий
вечерами в лекарственных ваннах
заговаривает кошмар.
Единицы различных статистик,
практиканты дремучих нотаций,
звенья родственных уз и цепей
влюблены во все виды неволи
и любовно себя размножают
под сенью поветрий и плах.
Все отдано силе драконьей,
вердикт – безапелляционный.
И все ж – осиянности росчерк…
О Боже, как непостижимы
светосилы Твоих интенций:
не раня, насквозь прожигают
третий глаз и шестое чувство!
Цикл «Ницше»
Ницше
Из мира фальшивых господ и коснеющей черни,
Который под флагами тьмы и бессилья распластан,
Его привели вознесенные злостью ступени
В эмпиреи, где он над своими фантомами властен.
Воля рубит очаг, родословное потное древо.
Максимы кормятся кровью, как хищные звери.
О светлые братья – химеры, сподвижники – где вы?
Заратустра в экстазе победно считает потери.
Тернистые плевелы дарит земля, а не зерна
Восставшему, в ком культивирует вечность ожоги,
Кто, сбросив богов со счетов и щита, вероломно,
Не в ногу со всей эволюцией ходит под Богом.
Жестко спрессована доля до мудрости шаткой.
Между строк – ясновиденья и ослепления всхожесть.
Сверхбытие принимает лишь крупные взятки:
Кредо конфессий, инстинкт выживания, совесть.
Белокурая бестия. Пропасти чадо? Зенита?
Стоградусной кровью забрызганы пустоши сердца.
Сверхчеловеческое к нелюдскому прибито.