Слияние более тонких нитей?
Невидимые в свете нейронные сети,
Они есть дети на этой планете,
Длинный хвост кометы, плач трагедий,
Все творит пустота,
Она зарождает первые точки,
По спирали липнут в цепочки,
Буквы, слова, вместе – строчки,
Поэзия из той же оперы.
Пифагор за сценой. Этой вселенной,
Принадлежат законы всецело,
Взят прицел, выбраны цели,
Непостижимые для человека.
Все – перпендикуляр знаниям,
Катеты к основанию,
Как изваяние с другим названием,
Стройно, но ложно.
До свидания.
Сколько хранят книжные полки,
Веревки переплетов обвивают мысли,
Истину жизни или ее осколки,
Соединяют вместе книг страницы.
Сколько историй, забытых под пылью,
Вытащу, вытру, прочту, нахмурюсь,
Идея вчера, сегодня стала былью,
Не знать идей – вот это глупость.
Буквы томятся в таком положении,
Без приглашения к зрительным органам,
Их сочетание в воображении,
Формами разными будут поняты.
Книги живы! В бумажном пении,
Гения. Они не будут иными,
Если б человек жил столько же времени,
И его бы забыли под слоем пыли.
Моменты прошлого рождают легенды,
История прячет поступки, предметы,
В фантазиях творцов,
Что создают творения где-то,
В подвалах незримых дворцов,
И ожидают от лета до лета,
На темный подвал проявления света,
Восхищенного взора человеческих глаз,
На строгие буквы, изящество фраз,
Великих деяний.
И точно прочитано будет не раз,
Достойное рукоплесканий.
Запомнится людям немыслимый сказ,
Немыслимых действий в немыслимый час.
В легенде правда и ложь сошлись воедино,
Мораль глубока. Непобедимо,
Все то, что её сохраняет,
Из века в век. Для всего вместима,
Народная память.
Потому и не будет вовек забыта,
Пусть даже так же в подвалах зарыта.
Ах, сколько ролей! И каждый отдельно,
Герой и злодей так важен для сцены,
В игре мировой.
И дабы меня не придали забвенью,
В память народа проникну строкой,
И сам когда-нибудь стану легендой,
Безумным гением в роли поэта.
Беседы о мудрости
Собрались вместе бородатый, лысый и усатый,
Решить вопрос: «Кто самый волосатый?»,
И как влияет мех лица,
На званье мудреца.
Вот старец с острыми чертами,
Чья борода крадется под ногами,
Так говорит, волос своих подняв значенье,
Фехтуя умозаключеньем:
«Я ем и сплю за пыльными томами,
Без тяжб вникая в буквенную трудность,
Куда же Вам, пусть даже с пышными усами,
Познать пытаться вековую мудрость!
Идите, щеголяйте слабым интеллектом,
Пред дамами, так восхищенных ворсом,
Ведь только это для усов является предметом,
Ношения себя под Вашим носом.
Пусть льется борода от подбородка к пяткам,
Соотношеньем мудрости к ее длине,
А вы, чьи подбородки гладки,
Находитесь во тьме невежества, на самом дне.»
Поставив точку в этом монологе,
Он тяжело вздохнул и вскоре,
Как Денди лондонский одет,
В усах мужчина дал ответ:
«Интеллигенция растет с усами,
Взвиваясь по спирали ввысь,
А то, что Вы гордитесь подбородком с волосами,
Совсем не значит, что ума Вы набрались.
По что же в Вашей мудрости великой,
Приют для насекомых, веток и листвы?
«Что делать?» – спросите Вы тихо.
Тут выбор очень прост – усы.
Тут дамы только часть картины,
Способность им природная дана,
Из ста и одного мужчины,
С усами джентельмена выберет она.»
И загорелся спор разгоряченный,
А лысый в стороне стоял смущенно,
И видел, как у каждого краснеет нос,
В войне волос.
Уже похожие на два томата,
Готовых лопнуть от напряга,
Угомонил их басом сильным,
Мужчина без единой волосины:
«Господа! Какая непростительная дерзость,
Не замечать присутствие того,
Чья, вероятно, умственная зрелость,
И без волос виднеется легко.
Быть может если длинной бороде,
Я нанесу ущерб непоправимый,
То мудрость вся исчезнет в старике,
Сраженная невежества лавиной?
Быть может без закрученных усов,