Приятная мысль. И та в предвкушенье,
Один из лучших художников мира,
Напишет картину с прекрасной модели.
А время шло,
Приближая долгожданный час. Еще,
Один раз вошла экономка,
Убедиться, что все хорошо.
Субботний день.
Приятный запах отсутствия дел,
И в гости вальяжно заходит лень,
Нападая на группы активных тел.
Но нет!
Ни подушка, ни пушистый плед,
Не доведет до лености даму,
В самый важный в жизни момент.
Прошло пять минут,
И разодевшись, в цветных нарядах,
Прямые ножки с лестницы бегут,
Но не в туфлях изящных, а в домашних тапках.
«Свет жизни мой» —
Ей молвил папенька седой, —
«Как не забыла ты ноги своей,
С забытою туфлей?»
«Ах!» – вскрикнула она, —
«Кто мог бы ожидать такого жеста!
Порою с девушкой случается беда,
Её коварство -голова, пустеет от блаженства»
Открылись двери.
Отец в сопровожденье девы,
Направились чрез дивный сад,
В другую часть своих имений.
Ах летний сад!
Человек не волен сотворить такое,
Он превосходит во сто крат,
Своею глубиной глубины моря.
А по пути,
Ну как, скажите, можно обойти,
Прекрасных красных роз,
И иглы стебелька коснулись девичей руки…
И капли потекли,
А пальцы, в которых век покоя нет,
Прижались неосознанно к груди,
На платье золотом пылал багровый след.
Печали не было конца,
Уткнулась ликом в грудь отца,
И слезы бесконечно лить,
Ах, кто бы видел те глаза!
Все понимал отец,
И птицы грустные запели песни,
Шуршанием рыдал фруктовый лес,
Весь мир скорбел с несчастной вместе.
«Не нужно дочка слез», —
Сказал отец сквозь лес волос, —
«Что происходит – к лучшему ведет,
Как невозможен урожай без сильных гроз,
А господин Серов,
Тебя увидев в белом платье и с бантом,
Забудет все богатство слов,
И встанет пред тобой с открытым ртом».
«Переоденься поскорей,
И приходи в обедню для гостей,
А мы пока впадем в беседы,
Ступай, любовь души моей».
И получаса не прошло,
Она вошла и словно на лету,
Порхала по просторной зале,
Где стулья и столы, как – будто на пиру.
«Сама невинность,
Пред моим взором очутилась!», —
Сказал Серов и рот открыл,
И та на папеньку с улыбкой покосилась.
Как умысел ее был чист!
Стоит, в объятиях смущений,
В одной руке держа кленовый лист,
В другой горсть персиков для угощений.
«Скорей садись!
Я приготовил холст и кисть,
Оставим на потом приёмы пищи», —
Азартом вдруг глаза художника зажглись. —
«На стол все брось, как есть,
Пусть все само в порядок приведется,
Природной композиции хвала и честь,
И персики, и лист кленовый – все к столу придется!»
Руки на столе сложила,
Чтоб не видала ссадины картина,
И наконец, расслабившись совсем,
В художника свой взгляд вперила.
Сбылась мечта!
Но кто бы смог ее оставить?
«Спасибо папенька!», —
Подумала она —
«Сегодня днем я превращаюсь в память».
Два поэта
Накануне ночи двух поэтов,
Соединяет темный вечер,
Большим столом, где пляшут свечи,
Бутылкой красного сухого,
Тьмой помещения скупого,
На люд и выстрел сетов,
игральных карт на полотно.
И в продолжительных беседах,
Возможных только в этих стенах,
Разгорячившись под бокалом,
Щекой краснея от накала,
Сошлись, как в битве добро.
Предметом той беседы было,
Одно единственное слово,
Что каждому из них знакомо,
Не понаслышке. Стих.
Один вещал, другой – притих,
И так менялись. Время плыло.
Такой беседы не найти!
Один – поклонник рифмы ровной,
В восторге перед стихотворной формой,
Он любит сравнивать с богами,
Что происходит между нами —
Обычными людьми.
Другой – свободы покровитель,
Противник нормы стихотворной,
Строку считает недостойной,
Покуда смысл не глубок,
Витиеватый выбрав слог,
Найдя в безумии обитель.
Придвинув лик, от пьянства белый,
К сопернику, чтоб слышал лучше,
И истину познал сквозь уши,
Загребая воздух теплый,
В пустую грудь, до слов голодный,