«А этого, значит, убивать не стали…» – Баюр потрогал шишку на затылке незнакомца, раздумывая, не забинтовать ли и её с камнем жизни, но особенной опасности не почувствовал. Хватит и тех, что на груди. К утру придёт в себя, полегчает. Тогда можно и спросить, кто он такой…

– …ради бога… где ваш караван?.. – снова забормотал раненый. – Всё было замаскировано…

Баюр вытаращил глаза и озадаченно потёр лоб. Что – всё? Замаскировано… И зачем? Да-а… Непростой вьюнош…

– …ни один мудрец киргизский не постигнул хитрости… – и уже откуда-то издалека обречённо выдохнул еле слышно: – …срываюсь, срываюсь жестоко…

«Похоже, что и невзрачный чапан, и бритая голова, и что там ещё… – всё только ширма, а за ней кроется тайна. Какая? Разбойная? Контрабандная? Политическая? Может, он шпион? Кто такой Карл Казимирович? Если парень – иностранный разведчик, то причём тут русский язык? А может быть, свой? И что тут в степи разведывать? Ах, да! Караван! Куда? В этой стороне – Китай, среднеазиатские ханства… Вот и спроси его потом: кто он такой, если даже киргизский мудрец не дотумкал. Наврёт с три короба. Или полоумным прикинется. Или молчать будет, как фанатик на допросе. Да и больно нужно – допрашивать! Не моё дело», – волхв запахнул обтрепавшийся чапан на забинтованной груди, осторожно завязал поясной платок, сложил безвольные руки на животе, чтоб не болтались при транспортировке.

Подъехал Джексенбе. За ним покорно перебирала копытами пойманная лошадь, следуя за верёвкой, привязанной к седлу нового хозяина. Баюр осторожно приподнял раненого. Лёгкий. Господи, совсем мальчишка!

– Подержи, – вскочил в седло и принял у киргиза бесчувственное тело. – Нашёл укрытие?

– Там, – махнул рукой тамыр и поехал первым, показывая дорогу.

За громадными камнями, где нашли себе приют сбежавшие гнедые лошадки, открылся проход, плавно переходящий в ущелье, сначала узкое – стремя в стремя не поедешь, только друг за другом, длинное, а потом раздавшееся вширь, с неглубоким, но бойким и говорливым ручейком. А дальше, во впадине, задерживающей бегущую воду, образовалось даже небольшое озерцо. Впрочем, озерцо – громко сказано. Так, небольшой водоём. Но чистый и прозрачный. Все удобства под рукой. И от чужих глаз огорожены (сами-то они на привале не так заметны издалека, а вот костёр…), и за водой никуда ходить не надо. Хотя особенно обольщаться насчёт безопасности было рановато. Третий-то разбойник ускакал. Кто знает, может, ещё вернётся с другими батырами, будет их искать, попытается отбить пленника. Раз они его оставили в живых и хотели куда-то везти, значит, знают ему цену. Баюра он тоже очень интересовал. Никаких вещей у него не обнаружили: ни седельных сумок при лошадях, ни еды, никаких бумаг, даже огнива не было. Так в дорогу не пускаются. Разбойникам и поживиться было нечем. Если хотели продать в рабство, то и второго не убивали бы – барыш больше. Из веток и одеяла ему устроили ложе в сухом и удобном месте. Вскипятили чай, осторожно придерживая голову, напоили. И он наконец спокойно уснул, уже без вскриков, без бормотания.

Пока было светло, друзья по очереди объезжали окрестности на предмет ответного визита вежливости обломавшихся карачей, но было тихо. Баюр всё прокручивал в голове бред раненого и никак не мог свести концы с концами, потом плюнул, решил дождаться, когда тот придёт в себя, питая слабую надежду что-либо прояснить в этом тёмном деле. С Джексенбе говорили мало, главным образом, об обустройстве стоянки и безопасности, понимая друг друга с полуслова. Только однажды киргиз обмолвился, что пленник похож на одного русского офицера, два года назад приезжавшего в степь. Тот был в мундире, с генералом и казаками. Но были у них мало, поехали дальше, к Иссык-Кулю, искали акына