– Ты кто? – ошарашено прошипела Райс почему-то шёпотом.

– Я – Апити, а ты? – представилась белобрысая, но в отличие от представительницы царской династии вела себя вполне спокойно и даже выражая некое довольство.

– Райс, – сдавленно прохрипела рыжая и тут же продолжила допрос, – а мы где?

– В говне, – хмыкнула Апити, расцветая в лучезарной улыбке и смахивая с лица очередную партию надоедливых насекомых, – аль, не видишь?

– Как я тут оказалась? – в изумлении вопрошала Райс толи непонятную соседку, толи саму себя, – ничего не помню, хоть убей.

– Так не мудрено, подруга, – как-то запросто и совсем по-свойски ответила светловолосая, – тебя же под гребешком привели. Втыкают такую зачарованную костяшку в волосы, и ты становишься тёлкой на привязи. Что велят то и делаешь, и при этом ничего не помнишь. Хорошая штука. Я как круги пройду, так непременно заведу себе что-нибудь подобное.

– Да, да, – тут же спохватилась растеряно Райс, – что-то припоминаю про волосы. Белая вековуха сначала погладила, а потом вроде как гребень воткнула.

Царская дочь, находясь в полной прострации, осторожно прощупала рыжую шевелюру ища гребень, но в копне взъерошенных волос, спущенных на спину и на половину утопленных в жижу, инородных предметов не обнаружила. Кроме мух вообще ничего лишнего. Руки тут же облепили насекомые, топча их своими лапками и Райс с показной брезгливо скривилась и задёргала кистями, отгоняя от себя эту мерзость.

Тут по верхнему настилу глухо застучали чьи-то шаги, и небольшая круглая дырка в потолке, видневшаяся чуть левее рыжей и как оказалось служившая основным источником света, резко потемнела, окуная и без того мрачное пристанище вообще в полумрак. Апити, видимо предвидя реакцию новенькой тут же приложила палец к губам и жёстко потребовала, переходя на змеиное шипение:

– Только не ори!

Райс не успела понять, что к чему, как сверху в дырку полилась напористая струя, создавая на поверхности вонючего «опарышного говноёма» ажурное пенное облако, разбрызгиваясь мелкими капельками и поднимая из клоачных глубин свежую волну тошнотворного зловония.

– Фу, – презрительно шипя, выдавила из себя рыжая, сморщившись и зажимая пальцами нос.

Кто-то наверху, сделав своё нехитрое дело неспешно ушёл, открывая дырку для сумрачного света. От всего происходящего у царской дочери закончились слова, притом сразу все и надолго. Просто, она какое-то время молча негодовала. В голове одновременно происходило множество противоречащих друг другу процессов, отчего мозги заклинило.

Хотелось выматериться от души, разреветься от обиды, вырваться из пут и покончить жизнь самоубийством или заставить это сделать всех остальных. И все эти желания возникли у рыжей одновременно.

Только некоторое время спустя, так и не притворив ничего из выше желаемого в жизнь, она начала успокаиваться, решив плюнуть на все эти крайности и продолжить пытать светловолосую соседку, надеясь хоть что-нибудь прояснить для себя в сложившейся ситуации. Почему-то решив, что белобрысая замарашка на прямую отвечать откажется, зашла из далека:

– И давно ты тут висишь?

– Третий день.

– А ты кто вообще и за что тебя сюда посадили?

– Я? Никто. Впрочем, как и ты, – спокойно ответила Апити даже с некой гордостью, – но, как и ты я «особая».33 Сюда других не сажают. Это же «познание себя через нечистоту»! Странно, что ты об этом ничего не ведаешь.

Последние слова она произнесла с интонацией подозрительности.

– Я вообще ни хрена не понимаю, что происходит, – огрызнулась рыжая, отрывая пальцы от зажатого носа и небрежно сплёвывая, – сначала законопатили в лесную баню на целых две седмицы, где ни света белого, ни звука никакого. Я там чуть не сбрендила, ползая по четырём стенам. Теперь вообще по горло в говне. Да, когда же это кончится?!