— Во-вторых, — Йелдыз невесело усмехнулась, — у нас тут свеженькое тело.

Лица троих людей, только-только погрузившихся в философские раздумья о древности лежащих под их ногами костей, просветлились и изменись соответственно ситуации.

— В смысле? — не сдержал эмоций Феликс.

— В прямом, мой сладкий, — Феликса немного передернуло от ее улыбки, от чего она только шире улыбнулась, — метрах в десяти за твоей спиной свежевзрытая землица с каплями крови.

Зинаида нахмурилась и подтвердила.

— И правда. Если усилить обоняние, я тоже чувствую кровь.

Йелдыз уверенно направилась к ничем не примечательному островку крапивы на самом краю кладбищенского холма. Не обращая внимания на злые стебли крупнолистной северной крапивы, раздвинула зелень и наклонилась над свежесрытой землей.

Похожая на кротовину, оставленную кротом-переростком, забытым пионерами на экскурсии в Чернобыльскую АС. Кротовину здоровенную, но уже выровненную. Судя по следам, не грабельками, а маленькими и миленькими перепончатыми лапками, которые так не нравились Йелдыз. 

Не нравились они ей ни дома, на пыльной дороге, по которой она каждый день выезжала своих любимых орловских рысаков, ни на привокзальной клумбе в Уфе, ни на захудалом полузаброшенном кладбище.

В лицо ей, наклонившейся над пышущей свежей кровью землей, яростно зашипели, набежавшие волной и покрывшие рыхлый чернозем шевелящейся изумрудно-зеленой массой, духи гор. Она отпрянула. 

— Местные говорят, разработка камня потревожила духи умерших, — пробормотала Зинаида, глядя на ящериц.

— Потревожим же духов и мы, — сказала Йелдыз и хладнокровно сунула руку прямо в центр ящериной стаи. 

Зеленые хвостики так и прыснули в стороны. Некоторые отдельно от ящериных тел.

Времени с момента смерти прошло совсем немного. Искомое лежало неглубоко. Бессмертная зацепила когтями за край одежды и потянула на себя.

— Вот ведь... — прошептала Зинаида.

Это была женщина. Кровь уже свернулась, но было хорошо видно страшный черный след от широкого хлебного ножа на шее старушки.

— Я видел во сне, как она себя убила, — Феликс, пошатнулся и почти осел на землю, если бы не гнилой, но все еще крепкий крест, на который он оперся.

Жорж издал какой-то хриплый всхлип. Он тоже ее узнал.

Впору было пить за упокой Агафьи Матвеевны, которая уже никогда не споет частушек и не расскажет сказок студентам-фольклористам.

17. Глава 17. Голод — лучшая приправа к еде

Male suada fames.
Голод — лучшая приправа к еде (лат.).

Красивый холм, очищенный от леса, стал местом упокоения многих поколений людей давно. Пока приезжие рабочие, наслаждаясь после рабочей смены тишиной, чистым воздухом и принесенной с собой бутылочкой, не заметили, что кусок дерна, отошедший от земли, открывает темно-серый, почти черный гранит с мерцающими искорками. Цвет красивый и в этих местах — редкий.

Началась промышленная добыча камня на нужды столицы, строящейся ударными темпами.

Сейчас место среза на скале было хорошо видно. Неестественно ровные куски лежали и в овраге на краю кладбища. Будто брошенные впопыхах. Когда-то нужные, теперь — всеми забытые. Там же были завалы камней, под которыми лежали кости тех, кто работал с камнем в момент обвала, когда большой пласт скалы сполз вниз, как кусочек подтаявшего масла.

Гранит — материал прочный. Стачивается долго. Срезы, сделанные в тридцатые годы, выглядели, будто рабочие ушли пообедать и вот-вот вернутся. 

— Итого мы имеем старое кладбище, на котором люди лежат добровольно самоубившиеся и просто похороненные вследствие естественных причин, — резюмировала Зинаида после осмотра практически полностью обескровленного тела, — и второе кладбище, где лежат заваленные камнями рабочие.