Но вертеп?

Это явный борщ.

Понимаю это, потому что Герман сощурившись смотрит на меня:

– То есть, пожрать в приличном заведении – это грехопадение, а ходить в массажный салон, чтоб тебя там мужики тискали – норм тебе?

– Мне мама не разрешает в такие заведения ходить… И задерживаться без предупреждения…

Что я несу? Божечки святы, расслабилась, он меня сейчас раскусит!

– Ничего, в твоем возрасте уже позволителен подростковый бунт, – крякает Бергман.

Вроде прокатило, но почему он смотрит на меня так подозрительно?

Черт, планируя этот спектакль несколько дней назад, я как следует все не продумала! Права была Медведева: я провалюсь еще до этапа Розы Моисеевны.

Лихорадочно рыщу глазами вокруг, надеясь, зацепиться хоть за одну подходящую вывеску. Но на барной улице это непросто. Например, в «Коломбине» со мной здоровается весь персонал, включая уборщицу, даже когда я в хэллоуинском костюме!

О!

– Вон в том кафе нам будет комфортнее, – оживляюсь я, указывая на чахлую чайную.

Герман приглядывается и, к моему горюшку, замечает на двери чайной афишу: «По четвергам проходят литературные вечера».

Бергмана нехило перекашивает. Где-то я его понимаю, однажды я заглядывала на подобное мероприятие. Это не для слабонервных.

До сих пор нежно лелею в душе стих юного дарования: «Одинокая я, как кукушка в лесу, по квартире брожу с ихтиолкой в носу». Жизненно, но для стойких.

Печалька в том, что сегодня именно четверг.

– Ну уж нет! – категорически упирается бесчувственный человек. – Большой литературы мне только еще не хватало. Левина, выходи. И прикрой коленки! Будешь так ходить, маме точно не понравится!

Пиздец-пиздец-пиздец…

Я выныриваю из салона и дую внутрь «Чемберлена» узреть первой, вдруг там все-таки фотки убрали.

Не-е-ет… Висят заразы.

Это будет очень стремно, если я сорву центральную? Или залью, как Мону Лизу?

– А говорила, в вертеп не хочешь. Вон как рванула, – ворчит Бергман, который чуть по мордасам хлопнувшей за мной дверью не получил, настолько стремительно я ворвалась в «Чемберлен».

Как назло, администратор знакомый уже улыбается и жаждет поздороваться. Строю ему рожи, но он упорно не хочет меня понимать. Более того, разглядев меня получше, удивленно поднимает брови.

Жопа дымится в ужасе от грядущего разоблачения, и я, метнувшись к Герману, как к родному, старюсь перекрыть ему обзор, что сильно осложнено разницей в росте.

На ходу расстегивая громоздкое пальто, пытаюсь развернуть Бергмана в сторону гардероба.

День, начавшийся вполне сносно, грозит стать катастрофой, и посылает мне уже вторую ласточку.

Я никогда не была особенно грациозной, но на ногах стою весьма твердо, поэтому то, что происходит в следующий момент – это подстава вселенной. Вероятно, за мои грехи. За вранье, походу.

В своем неудержимом рывке я совсем не смотрю под ноги, а зря.

Первый снег, занесенный ногами посетителей, превратил вымощенный плиткой пол с помощью грязной жижи в каток. И с интеллигентным: «Ах ты, чтоб вас всех к проктологу» на глазах у застывшей в метре от меня уборщицы со шваброй я, аки Плющенко, даю практически тройной тулуп в попытке не расшибить нос.

Растопыривший руки Бергман успевает меня подхватить в последний момент, когда я уже цепляюсь за его кашемировое пальто и съезжаю вниз.

Хороший Бергман. Надо дать ему косточку.

Спуск вдоль Германа прекратился, и я могу выдохнуть. Но прям вот так сразу вскочить с колен, которыми я стою на его ботинках, у меня не получится. Сердце еще колотится.

– Яна… – осторожно спрашивает меня он. – Тебе точно удобно?

– Лучшая поза за сегодня, – бурчу я ему в брюки, загнанно дыша в ширинку.