– Это все материальное, – завожу я свою пластинку.

– А чего тебе нематериального надо? Душу мою, что ли? – злится Герман.

– Не совсем, – вздыхаю я. – Мне нужно тело…

Герман бледнеет и наливает себе еще коньяка.

– Мы так не договаривались, – его решительности можно позавидовать.

Ишь ты, а вчера так резво ухватился за мою грудь.

– Так мы только начали, – пожимаю я плечами. – Сейчас договоримся.

Лицо Бергмана вытягивается от таких неприкрытых домогательств. Пф-ф, небось, если какая писюха начнет шарить у него ниже ремня, он заднюю давать не будет.

– Эм… Яна… – пытается он вразумить меня. – Ваш… э… цветок достоин лучшего, я на него не претендую. Я не люблю кактусы и гербарий даже по отдельности, а уж все вместе…

– Моя невинность останется при мне, это даже не обсуждается! – я укоризненно смотрю на Германа взглядом матери настоятельницы женского монастыря. Герман выдыхает.

– Почки и прочий ливер не продаю, – облегченно бурчит он.

– Мне нужен комплект органов, но во временное пользование. Неужели вы думаете, что только вы страдаете от неуместного внимания родственников или, хуже того, противоположного пола.

Все. Кажется, я выбила почву у него из-под ног. Теперь можно договариваться.

– Тебя одолевает противоположный пол? – неверным голосом проговаривает Герман, как будто ослышался.

– Не так, чтобы очень, – честно отвечаю я. – Но несколько назойливых мужчин проходу не дают.

– Надо брать, – искренне советует Бергман. – Пока не передумали.

Ах ты, зараза ювелирская!

– Мой выбор еще впереди, но так вышло, что я приглашена на свадьбу, где жених, увидев меня, может бросить невесту у алтаря, так сказать…

– Невеста – ты? – уточняет Герман, не моргая.

– Нет. Но мне желательно быть не одной, нужен кто-то, кто хотя бы отдаленно будет похож на мой идеал, чтобы жених не решил, что у него есть шанс. Вы, конечно, в отличие от жениха, очень далеки от эталона, – тяну я, – но что поделать.

– И каков этот идеал? – дернув щекой, спрашивает Бергман.

Я достаю телефон, нахожу фотографию бывшего и предъявляю на строгий суд.

Бывший, как ему и полагается, выглядит как мокрая мечта.

Ясен пень, я бы не стала его увековечивать, когда он шарахался по квартире в носках и трусах. Так что Димка выглядит впечатляюще.

– Я просто обязан уточнить, не выдаешь ли ты желаемое за действительное?

– Увы, нет, – скорбно отвечаю я. – Жених ко мне тяготеет.

Герман, видимо, задетый за живое, задается резонным вопросом:

– И чем же это я хуже вот этого?

– Он – поэт!

– Да что ты говоришь? – поражается Бергман.

– Да, он написал мне великолепные, хоть и непристойные стихи! – и я тут же принимаюсь декламировать: – У тебя между ног раскаленный меч, у меня между ног – пламя…

Герман закашливается, поперхнувшись коньяком.

– Да, пожалуй, я как-нибудь по старинке буду яйца катить.

– Вы определенно не романтик, – соглашаюсь я, у меня уже скулы сводит от попыток не засмеяться. – Я вне поля вашего поражения.

– Меня это устраивает. И давай на «ты». Если договоримся, пригодится.

– Если вы согласны… ты согласен на мои условия, почему бы и нет.

– Не сказать, чтоб я был в восторге, но справедливо. Только надо что-то делать с твоей внешностью. Как, прости господи, с такими ногами ты докатилась до этого… – взгляд Германа мечется от брошки до пуделиных кудельков и к фуксии.

– Я, так и быть, пойду на встречу и надену что-нибудь молодежное…

– Нет! – Бергман даже голос повышает. – Нет! Я сам!

– Наденешь что-то молодежное? – приподнимаю я брови.

– Я сам тебя переодену! Мне надо только прийти в себя, составить договор, а там я попробую сделать из тебя человека. Хотя бы на эти два месяца.