Олег Юрьевич раздал каждому зрителю бюллетень и карандаш.

– В течение двух минут вы должны сделать выбор, – сказал Крис, – в бюллетене содержится список эпизодов, которые вы можете посмотреть в нашем заведении. Следует отметить только один.

– После подсчёта голосов вы увидите три эпизода, набравшие наибольшее количество голосов, – добавил Олег Юрьевич.

Перед глазами Виктора всплыли строки меню. Так вот что значит голосование. Зрители решают, какие издевательства придётся вынести узнику сегодня.

По спине пробежала дрожь. По щекам потекли слёзы. Шелест бумаг доносился откуда-то издалека, но Виктор не сомневался: этот звук совсем близко.

Колодки – не самое страшное орудие пыток, а подтеки мочи на льняных брюках – не самое большое унижение, которое придётся испытать этой ночью.

Виктор пытался вспомнить список эпизодов, но кроме замораживания и испанского сапога на ум ничего не пришло. Руки сводило судорогой. Голова болела, словно затылок сдавливали невидимые тиски.

Виктор должен покончить с этим цирком. Вряд ли деятельность «Старого замка» законна. Точнее, она не может быть законна. Страны отказались от развлечений в виде пыток и казней несколько веков назад, хотя желающие насладиться ужасающим зрелищем остались. Не зря сотрудников «Старого замка» заставляли подписывать соглашение о неразглашении коммерческой тайны. Виктор не знал, что такое испанский сапог и какие сюрпризы ожидают его в этом сборище с крепкими нервами, но он чётко понимал, какую коммерческую тайну должен соблюдать. Никто и ни при каких обстоятельствах не должен узнать о том, что в двадцать первом веке процветает теневое средневековье.

Теперь плата за молчание казалась ничтожным подаянием. Такого рода молчание стоило гораздо больше, впрочем, Виктор не собирался требовать прибавки. Он просто уволится, а потом забудет о существовании «Старого замка», как дети забывают о приснившихся кошмарах.

Виктор не будет тряпичной куклой, которую десятки ног швыряют из угла в угол. Степан Маркович сказал, что, заступив на смену, Виктор не имеет права уйти раньше пяти утра, да и куда он уйдёт, закованный в колодки, слабый и беспомощный. Зато в пять утра он обретёт свободу, и тогда получит расчёт, а потом напишет заявление об увольнении, и никто не сможет убедить его остаться.

Воспоминания снова возникли перед глазами. Снова Александр Дворник, тощий и бледный мальчик, робеющий перед Виктором. Какие только унижения не терпел «грёбаный уборщик», ведь, как назло, у Виктора фантазия была прекрасной. Виктор ни разу не повторил уже осуществлённого издевательства. Виктор ни разу не испытал жалости к «очкарику». Лошары должны получать по заслугам. Теперь лошарой стал сам Виктор.

Нет! Виктор не хотел проводить параллель между собой и зажравшимися мажорами, собравшимися в «Старом замке». Он был всего лишь ребёнком, несмышлёным подростком, которому никто не объяснил, что нельзя отрывать у мухи крылья, а потом сбрасывать её с балкона под колёса автомобилей. Мажоры, делающие выбор – взрослые люди, отдающие отчёт своим действиям. Виктор не был таким, потому что стоял по другую линию фронта.

– Итак, выбор сделан, – сказал Крис, и зрители зааплодировали.

Виктор знал, что сделанный выбор – самый ужасный, и никто не смог бы его в этом переубедить.

– Чтобы сохранить интригу, начнём с третьего места «Вилка еретика», – продолжил Крис.

С его губ сорвался отвратительный смешок. Из зала донеслись аплодисменты. Виктор шмыгнул носом и тихонечко заскулил.

Крис удалился. По залу пронёсся волнительный шёпот. Никогда раньше Виктор не чувствовал себя таким незащищённым. Все конечности затекли. Глаза стали влажными. Толпа зажиточных зевак совсем рядом. Их хищные зрачки пожирали узника, и Виктору казалось, что ещё чуть-чуть, и зрители сорвутся с мест и набросятся на него, словно голодные волки.