Сохраняя формальную независимость, эти отряды находились под влиянием Петра Лопатина – поддерживали по его радиостанции связь с Москвой, проводили совместно с его отрядом и под его руководством отдельные операции.

На левобережье Березины, на хуторе Старина располагалась база Старика. Его отряд выглядел довольно блекло даже на фоне тяготевших к Лопатину незначительных партизанских формирований (напомним, что на Палик Владимиров привел всего лишь 18 человек), однако, на наш взгляд, не могло быть и речи, чтобы Старик стал действовать «под общим руководством» Дяди Коли – в большинстве известных нам случаев подобное сотрудничество заканчивалось тем, что неформальный лидер подчинял попавших под его влияние менее самостоятельных командиров. В случае со Стариком это едва ли могло произойти. Он прибыл из-за линии фронта по направлению ЦК КП (б) Б для организации партизанского движения в Борисовской зоне и это уравнивало его в правах с Петром Лопатиным. Более того, наличие такого преимущества превращало Старика в одно из главных действующих лиц на Палике – даже независимо от его личностных качеств и талантов. Впрочем, и в этом отношении у него все было в порядке. Василий Пыжиков был сильным лидером, пожалуй, даже более сильным, чем Лопатин и в назревавших на Палике переменах (объединении крохотных партизанских групп и отрядов в бригады под единым руководством) он не стал бы играть подчиненную роль.

В сложившихся обстоятельствах ему недоставало лишь случая, который, впрочем, и представился Василию Семеновичу Пыжикову 12 августа 1942 года.

20 июля 1942 года в расположение отряда Евгения Егорова прибыло несколько подпольщиков из Минска. Это были знакомые Степану Харцию руководители подпольной группы в Прилепах Иосиф Будаев и Петр Санкович. Под поручительство Харция прибывших допустили в лагерь Лопатина.

По мнению Харция минские подпольщики прибыли для установления связи с партизанами126. Сам Будаев конкретизирует причину своего посещения Палика. В упомянутой выше Докладной записке в адрес Минского (легального) обкома он сообщает, что еще в июне месяце Минский городской подпольный комитет партии поручил ему установить связь с ЦК КП (б) Б127. Сделать это было крайне важно, поскольку в Москве, в силу сложившихся обстоятельств, Минскому горкому не доверяли, Пономаренко держал паузу и, как полагают некоторые историки позднего советского периода, не отвечал на просьбы минских подпольщиков об установлении прямой двусторонней связи128.

Объяснялось это тем весьма неопределенным положением, которое сложилось в первый год войны во взаимоотношениях Минского подпольного комитета с партийным (а позже и с партизанским) руководством БССР. В 1941 году Минск был сдан 28 июня, но еще за три дня до этого ЦК КП (б) Б, Минский обком и правительство Белоруссии без объявления населению об эвакуации тайно ночью покинуло город129. При этом, эвакуация населения и материальных ценностей из Минска не были организованы. В городе остались почти все промышленные предприятия и около 150 тысяч жителей, не сумевших выехать или уйти на восток. «… Поспешно выехав из Минска, руководящие партийные органы никого не оставили в нем для организации подпольной работы», – к такому выводу пришла комиссия ЦК КПБ, изучавшая в 1959 году историю становления и развития коммунистического подполья в Минске130. По этой причине движение сопротивления в городе начало создаваться само собой, не организованно, «снизу». В этих условиях стихийно возникавшие в июле и августе 1941 года подпольные группы не имели связи одна с другой, работали самостоятельно, по своей инициативе