. Это «будущее авторства» – расцвет литературного профессионализма – наступило в XIX веке, когда печатная культура стремительно развивалась, а писательницы открывали новые жанры: эссе, литературный обзор, периодическая колонка, биографический портрет и исторический очерк, травелог и серии рассказовb. Женщины-литераторы больше не ограничивались художественной литературой и драмой, они стали больше, чем авторами (и субъектами) «ничьей истории» (nobody’s story), как назвала Кэтрин Галлахер свое исследование о женщинах на литературном рынке XVIII векаc. С появлением жанров периодической печати появилась современная женщина-писательница и ее новая идентичность.

Выражение woman of letters, что характерно, – викторианское изобретение. Оно впервые появляется на титульном листе книги Джулии Кавана «Английские писательницы: биографические очерки» (1863) – работы, конструирующей генеалогию викторианских писательниц через наследие их предшественниц XVIII века: Афры Бен, Сары Филдинг, Фанни Берни, Шарлотты Смит, Энн Рэдклифф, Джейн Остин, Амелии Опи и леди Морган – авторов, которых сегодня мы выделяем в истории женского профессионального письмаa. Но сама фраза woman of letters начинает регулярно появляться в книгах и периодических изданиях лишь с 1880‑х, когда Джеймс Пейн, журналист, эссеист и редактор Fortnightly Review и Cornhill Magazine, небрежно использует ее в юмористическом скетче под названием «Мошенники в гостях» (Fraudulent Guests) (1883). Пейн пишет, как, будучи «очень молодым человеком», искал «знакомства с известной лондонской писательницей», но общий друг сказал ему, что «она не хочет иметь с ним дела. Она говорит, что у нее и так слишком много знакомых»14. Отсылка к молодости Пейна датирует этот инцидент 1850‑ми годами (он родился в 1830 году, а к 1850‑м уже сотрудничал с Household Words и к 1859 году был редактором Chamber’s Journal), поэтому мы можем предположить, что к 1850‑м фраза woman of letters уже вошла в употребление. Однако регулярно она появляется только после того, как Морли запустил в конце 1870‑х годов серию Men of Letters. Несомненно, концепция почетного звания писательницы уже существовала, когда Морли в начале 1880‑х годов поручил Маргарет Олифант написать том о Ричарде Шеридане (по принципу «рыбак рыбака видит издалека» – то есть профессиональная писательница должна была, по его логике, лучше понять судьбу профессионального писателя)b. Полностью же концепция укрепилась, когда Джордж Мередит в статье для National Review 1896 года назвал Элис Мейнелл «исключительной английской писательницей» (English woman of letter)15 и когда в начале нового века в серии Men of letters вышли тома о Джордж Элиот, Фанни Берни и Марии Эджворт. Однако в этой книге я утверждаю, что писательницы, как бы их ни называли, процветали на протяжении всего XIX столетия, поскольку женщины все чаще задумывались о литературном поприще и конструировали свой образ в общественном пространстве с точки зрения профессиональной карьерыc.

Споры авторов XIX века о положении литератора в обществе раскрывают особенности, испытания и (иногда) триумфы профессии писателя. Женщины играли заметную роль в этих спорах – иногда (увы, слишком предсказуемо) в качестве коллег-любителей, на фоне которых мужчины-авторы определяли свою профессиональную карьеру, чаще в качестве участниц публичных обсуждений, способствующих профессионализации литературы, и в обоих случаях в качестве соавторов при создании новой области художественной и культурной деятельности. После книги «Литератор как герой: Дэвид Копперфилд и профессиональный писатель» Мэри Пуви распространилось мнение, что женщины выполняли «стабилизирующую и мобилизующую» функцию в домашней среде, обеспечивая признание профессионального автора-мужчины