Рассматривая вопросы генезиса института государственной защиты необходимо проследить и трансформацию статуса других участников судопроизводства. Так, обособление свидетеля как самостоятельного участника уголовного судопроизводства было связано с тем, что послушество[19] на Руси признавалось бесспорным видом доказательства, что в свою очередь обуславливало необходимость урегулирования участия свидетеля в суде. Известно, что послухами могли быть все граждане, в том числе и холопы, что предопределяло расширение правосубъектности, однако, для дачи показаний принималась во внимание лишь личная непричастность к делу и в судебной практике были известны случаи отвода послухов ввиду их заинтересованности в разрешении тяжбы. Таким образом, установление ответственности за лжесвидетельство и неявку свидетелей также указывает на обособление статуса участника судопроизводства (ст. ст. 8, 48–50)[20]. Возникновение юридической ответственности позволяет говорить о повышении правового статуса данной категории лиц.

Очевидно, что специальное понятие «государский убойца» (ст. 9)[21] и установление смертной казни для лиц, совершивших это деяние, не является аналогом убийцы судьи, а тем более иного участника судопроизводства, однако, использование сравнительно-исторического анализа позволяет с высокой степенью вероятности выдвинуть предположение о существовании особых объектов, которые не были зафиксированы законодателем в самом Судебнике, однако в московском праве конца XV века были хорошо известны.[22]

Изучая Судебник 1550 года, представляется немаловажным выделить нововведения напрямую связанные с повышением статуса и обеспечением безопасности отдельных участников судебных разбирательств. Так, ст. ст. 2–5[23] впервые в законодательстве отграничивают судебную ошибку от преступления по должности, наказуемого в зависимости от ранга должностного лица, ст. ст. 6–7[24] также впервые вводится наказание за ложное обвинение должностных лиц в неправосудии и предоставляется право на обращение с челобитными в вышестоящую инстанцию.

Кроме того в ст. 6 предусматривается ответственность за ложное обвинение судей в умышленном неправосудии. Интересно отметить, что ябедничество наказывалось строже, чем умышленное неправосудие.

Первые попытки нормативного закрепления обеспечения каких-либо мер безопасности свидетеля прослеживаются в статье 17[25], которая помимо разрешения сторонам и послухам при определенных условиях выставлять вместо себя наемного бойца для участия в судебном поединке, предусматривала также, что замена послуха наймитом допускалась лишь в том случае, когда послух будет увечен «безхитростно». Можно предположить, что данная новелла была ответом на незаконные действия сторон, пытавшихся обеспечить свои интересы за счет противопоставления послуху более сильного в физическом отношении наймита.

Важными для настоящего исследования представляются и некоторые положения Соборного уложения 1649 года[26], в котором, в частности, также закреплены нормы о беспристрастном разрешении судебных дел (ст. ст. 1, 3, 5 главы Х, ст. 7 главы XXI)[27], повышении ответственности судьи и прочих должностных лиц, участвующих в отправлении правосудия (ст. ст. 6–9, 15–17 главы Х)[28]. Интерес представляют также положения статей 105–107 главы Х[29], в соответствии с которыми предусматривалась ответственность за жизнь судьи, за нарушение порядка в суде, оскорбление суда и судьи.

Особый интерес представляет 133 статья Х главы[30], в соответствии с которой предусматривалась повышенная уголовно-правовая защита лица, которому грозили убийством. Какие бы то ни было меры, направленные на обеспечение безопасности такого лица не принимались, данная норма может считаться примером использования не общей, а индивидуальной, персонифицированной защиты, когда конкретное лицо подлежит повышенному охранению путем применения сдерживающих мер уголовно-правового характера.