– Вперёд! – истерично вновь кричит лейтенант.

Теперь все надо сделать быстро, иначе страх не даст разогнуться: выскакивают и, прячась за железные зады танков, бегут.

До немцев метров пятьсот, не больше. И танки двигаются не спеша. У танкистов свои дела. Быстро поедешь, пехота отстанет. Отстанет пехота, пожгут немцы. Медленно – артиллерия искромсает. Вот так, как хочешь, так и воюй.

Болванка, скользнув по броне и издав пронзительный звенящий звук, унеслась куда-то ввысь, но заставила каждого содрогнуться.

И не успели отдышаться от первого испуга, как другая вонзилась, прорвав броню. И танк, лязгнув гусеницами, остановился. И вдруг башня взлетела вверх. А за ней следом четыре молодых души.

И взвод, и Иван вместе со всеми распластались по земле. Хорошо, башня упала с другой стороны и никого не задела.

Без танка бежать страшно, а куда деваться. Некуда деваться. К другому не пристроишься.

И лейтенант обегает застывший танк, и взвод бежит за ним, стрелять некогда.

Иван вспомнил всеми словами, которые знал, артиллеристов за их работу, потому что немецкая пехота лупит что есть мочи.

Вдруг столбы взрывов покрыли поле. Немецкая артиллерия дала о себе знать.

Не успел Иван как следует поругаться на немцев, как что-то подхватило его, подкинуло и грохнуло оземь.

Стало тихо, и кончилась вдруг война. И он, счастливый, оказался дома и ходил по пустому двору, и удивлялся, куда все подевались.

Только чёрная лохматая собачка Жулька крутилась у ног, радуясь его возвращению, повизгивая и ожидая, что он погладит её. И он наклонился, чтобы погладить и сказать ей тёплые слова, как снова оказался на войне.

Изрядно потрёпанный взрывной волной очнулся под вечер.

День клонился к концу. Закатывалось солнце, из-за пыли и дыма чадящих танков оно казалось огромным и коричневым.

То ли от нервного возбуждения, то ли от контузии самочувствие было ужасное. Голова гудела. Ощупал себя, понял, что цел, и пополз обратно к своим.

Остановился, вспомнил, что нет винтовки. Без винтовки нельзя возвращаться.

Особисты шутить не будут. Нет оружия – ты трус и предатель, и пожалуйте в штрафбат.

Иван приподнял голову, но винтовки нигде не было видно. Метрах в пяти лежал, уткнувшись головой землю, Семён. Иван подполз к нему и тихо позвал:

– Сёма.

Но Семён не откликнулся. Иван тронул его и почувствовал одеревенелость и запах смерти. Нащупал и потянул его винтовку к себе, она не поддавалась, и тогда что есть силы дёрнул на себя.

Семён, не меняя позы, упал на бок. Мосинка оказалась у Ивана, он вздохнул о Семёне и пополз к своим.

Полз он медленно, часто останавливаясь и пытаясь отдышаться. Голова давала о себе знать, и любое резкое движение вызывало жуткую боль в затылке.

В окопе не ждали, думали, что всё, конец Ивану, но обрадовались как маленькому, неожиданно свершившемуся чуду.

Гришка, увидев Ивана, перекрестился и, стараясь его обнять, два раза повторил, радостно улыбаясь и едва не расплакавшись от волнения:

– Слава богу! Слава богу!

На громкие радостные возгласы прибежал Сашок, долго смотрел на Ивана и даже погладил по руке, желая убедиться, что он живой. Видимо, все осколки от взрыва достались Семёну, а ему только лёгкая контузия.

А лейтенант сказал, как бы извиняясь:

– А я уже похоронку на тебя сочинил. Доложили – лежишь бездыханный.

И все, стоявшие рядом и слышавшие слова взводного, решили, что это хорошая примета. И Ивану теперь жить и жить.

Пока обсуждали этот момент, он вспомнил, что не ужинал. Но все развели руками. Ужин честно поделили между живыми.

Иван, уже слегка поругал себя за то, что съел НЗ, и рассерженно подумал: «На войне постоянно чего-то не хватает: то еды, то боеприпасов, то покоя. Зато вдоволь мин, которые прилетают, бомб, которые падают, снарядов, что рвутся совсем рядом. И всё это для того, чтобы убить тебя».