У Нади диагностировали порок сердечного клапана, стенокардию и общее истощение; кроме того, она страдала от мигреней, судя по всему, вызванных неправильным развитием черепа, и лучшие врачи ничего не могли с этим поделать. (По мнению некоторых очевидцев, она страдала клинической депрессией или даже шизофренией [729].) Люди из их ближайшего окружения становились свидетелями перепалок между ней и Сталиным, пересыпанных бранью. Но бывали и моменты нежности. «Однажды после вечеринки в Промышленной академии, где училась Надежда, она пришла домой совсем больная, от того, что пригубила немного вина, ей стало плохо, – вспоминал Владимир Аллилуев, сын Анны и Станислава Реденса. – Сталин уложил ее, стал утешать, а Надежда сказала: „А ты все-таки немножко любишь меня“» [730].

Надя мало кому открывала, каким стрессом были для нее их почти не пересекающиеся жизни. «Вообще же говоря, страшно мало свободного времени как у Иосифа, так и у меня, – писала она Кеке. – Вы, наверное, слышали, что я (на старости лет) пошла учиться… Само по себе учение мне нетрудно, но трудно довольно-таки увязывать все свои обязанности в течение дня, но в общем я не жалуюсь и пока что справляюсь со всеми делами успешно… Иосиф обещал написать Вам сам… В отношении здоровья его могу сказать, что я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он» [731].

В ноябре 1932 года Наде оставалось всего несколько недель до выпускных экзаменов и получения диплома [732]. 7 ноября Светлана, Василий и Артем смотрели парад по случаю годовщины революции на Красной площади. Надя шла в колонне демонстрантов вместе с делегатами от Промышленной академии. «Было прохладно, и Сталин стоял на Мавзолее в шинели», – вспоминал Хрущев, шедший рядом с ней. Когда ветер усилился, она сказала ему: «Вот мой не взял шарф, простудится и опять будет болеть» [733]. По словам Артема, встретившись с детьми, Надя пожаловалась на головную боль и рано отправилась домой. Детей же отвезли в Соколовку, на еще одну государственную дачу, находившуюся в распоряжении семейства Сталина, где они могли покататься на лыжах. 8 ноября Сталин с 2.30 до 8.05 вечера находился у себя в кабинете, где составил грозный циркуляр для украинских функционеров о том, что поставки потребительских товаров прекращаются до тех пор, пока снова не начнет поступать зерно, и телеграмму казахскому руководству, обвинявшую его в том, что оно занижает данные по урожаю с целью «обмануть государство» [734].

Надя осталась дома, где она готовилась к традиционной праздничной пирушке, которая должна была состояться тем вечером в квартире Ворошилова в Большом Кремлевском дворце [735]. Она надела необычайно элегантное (для нее) платье из черной ткани, выписанной из Берлина, с вышитыми на нем красными розами и украсила свои темные волосы красной чайной розой. Ей был 31 год, ее мужу вскоре исполнялось 54 [736]. Насколько известно, Сталин сидел напротив нее и пил больше обычного. По словам некоторых очевидцев, он флиртовал с 34-летней актрисой Галиной Егоровой, женой его приятеля военных лет Александра Егорова. Говорили в основном о любовных интрижках (с парикмахершей, с хорошенькой женщиной, работавшей в протокольном отделе) [737]. Ворошилов пытался как-то ослабить напряжение, но дело кончилось взрывом. Сталин бросил что-то в Надю (то ли хлебную корку, то ли апельсиновую корку, то ли окурок) [738]. Надя выбежала из комнаты. Жена Молотова Перл Карповская, известная как Полина Жемчужина, вышла вслед за ней. Очевидцы по большей части ссылаются на грубое поведение Сталина, но Молотов возлагает вину на Надю. «Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время, – вспоминал он. – С этого вечера она ушла вместе с моей женой… Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало»