Лайонс выяснил для зарубежной аудитории, что у Сталина есть жена и трое детей (советское население этого не знало) и что он может быть обаятельным человеком. «Когда речь зашла о том, что его называют диктатором России, – писал Лайонс, – он снова рассмеялся от всей души и воскликнул: „Это просто смешно!“» [371] Пока Лайонс печатал в соседней комнате свой репортаж, ему принесли чай и бутерброды. Российский диктатор одобрил машинопись («в целом более-менее верно») и позволил отправить ее в Нью-Йорк, где она произвела сенсацию. Лайонс вернулся в США на лекционное турне по 20 городам. «Невозможно жить в тени сталинской легенды, – отмечал он, – не поддавшись ее чарам» [372].

Дружественно настроенный к СССР корреспондент New York Times Уолтер Дюранти был вне себя от того, что сенсационный материал достался Лайонсу. 27 ноября он тоже с запозданием смог взять интервью у Сталина, для которого ему выделили те же 70 минут. По его словам, Сталин полагал, что текущий глобальный кризис будет углубляться, но не приведет к кончине капитализма, хотя его итогом станет будущая война за рынки и крах Версальской системы [373]. «Сталин – самая интересная личность в мире, – распинался Дюранти в телеграмме в США, благополучно миновавшей советскую цензуру. – Однако из всех национальных лидеров его менее всего знают, он стоит вдали от всех, таинственный, как тибетский Далай-лама» [374].

Друг Дюранти – Г. Р. Никербокер добыл другую сенсацию: интервью с матерью Сталина Кеке Геладзе, которое он взял в Тифлисе для New York Evening Post (1 декабря 1930 года). «Революционные призывы и неизменные призывы упорно выполнять пятилетний план напоминают о том, что весь Советский Союз от Сибири до границ Персии сегодня подчиняется одной цели и одной воле», – писал Никербокер. Кеке, с которой он беседовал при посредстве переводчика с грузинского, заявила, что это из-за нее Сталин не окончил семинарию: «Его не выгнали. Это я забрала его оттуда из-за его слабого здоровья. Он не хотел уходить, а я его забрала. Он был мой единственный [выживший] сын». Она показала журналисту стопку газет и журналов, в которых упоминался Сталин. «Смотрите, как он трудится, – сказала она. – Все это он сделал. Он слишком много работает». Статья Никербокера называлась «Сталин – человек-загадка даже для своей матери» [375].

Условие существования любого авторитарного режима – чувство, что его со всех сторон окружают зловещие враги. Жителей СССР призывали к неустанной бдительности в отношении классовых врагов, якобы мечтавших об иностранной военной интервенции, которая покончит с советским режимом, восстановит капитализм и отомстит за них. В такой обстановке даже самые убежденные социалисты могли быть заклеймены как белогвардейцы, как в 1921 году заклеймили кронштадтских моряков Ленин с Троцким, если бы они выступили против советского режима. Хронические внутренние затруднения наделяли разговоры об измене правдоподобием, газетные сообщения вдыхали в них жизнь, а Сталин всячески раздувал эту тему [376]. Во время разбирательства по делу Сырцова и Ломинадзе он, прервав Микояна, сказал о своих критиках из числа коммунистов: «Теперь они все белогвардейцы» [377]. В тесном контакте с услужливым Менжинским он выработал сценарий на все случаи жизни: правые уклонисты, право-левый блок, вредители из «буржуазных специалистов», заговорщики из военных, связанные с правым уклоном, – и все они имели связи с заграницей и намеревались втянуть страну в войну, отменить коллективизацию, саботировать индустриализацию и устранить его лично