Николай Кин, рабочий из южного украинского города Херсона, отправил Сталину письмо с гневной отповедью его «Головокружению от успехов», в которой подчеркивал вину ЦК, ущерб, нанесенный авторитету партии, и самоубийственность политики режима: «Кулака-то мы ликвидируем, а нищету и беспризорность развиваем, выбрасываем детей кулаков, ни в чем не повинных, на улицу». Сталин ответил ему частным образом. «Пройдет время, горячка отойдет, и Вы поймете, что Вы неправы от начала до конца, – писал он 22 апреля, призывая Кина не кичиться тем, что он рабочий. – Среди рабочих бывают всякие люди, и хорошие, и дурные. Я знаю старых рабочих с большим производственным стажем, которые все еще плетутся в хвосте за меньшевиками и до сих пор не могут освободиться от тоски по старым хозяевам-капиталистам. Да, т. Кин, всякие бывают на свете рабочие» [235].

25 апреля 1930 года, примерно на восемь месяцев раньше срока, в Айна-Булаке с огромной помпой были состыкованы отдельно строившиеся северный и южный участки Туркестано-Сибирской железной дороги, известной как Турксиб, – она сооружалась при помощи купленных за границей экскаваторов и гигантского количества ручного труда в экстремальных климатических условиях и в обстановке хаоса, порождавшего новый хаос. Советские власти и преследовали, и звали на службу буржуазных специалистов и казахов-жатаков (кочевников, не имевших скота); в надежде на получение хлебных карточек на стройку стекались безработные рабочие из славян. Постройка железной дороги позволила кормить сибирским хлебом Среднюю Азию, что давало возможность расширять там посевы хлопчатника, и в краткосрочном плане дала мощный пропагандистский эффект [236]. На церемонию стыковки и пиршество, устроенное в степи для многотысячной толпы («Да здравствует Турксиб! Да здравствует Сталин!») специальный поезд из Москвы доставил должностных лиц и зарубежных гостей – как пошутил один американский журналист, это был «микрокосм советского мира… и его капиталистического окружения» [237]. Один только Турксиб мог окупить многочисленные провалы, особенно в глазах тех, кто хотел верить. Не все подверглись идеологизации одинаково, но все же жизнь вне коммунизма становилась немыслима [238].

Затем настала очередь Ростовского завода сельскохозяйственного машиностроения, крупнейшего в Европе, – о его введении в строй было объявлено 1 июня 1930 года, после трех лет строительства [239]. На днепровских порогах в Советской Украине лихорадочно сооружалась легендарная гидроэлектростанция – Днепрогэс. И неважно, что какое-то время половина подъемных кранов использовалась для того, чтобы не дать рухнуть второй половине: символика обуздания природы, с тем чтобы снабдить энергией новый индустриальный комплекс в составе будущих алюминиевых заводов и сталеплавильного комбината в Запорожье, в бесчисленных репортажах увязывалась с преобразованием личности. Как гласил популярный лозунг: «Мы строим плотину, а плотина строит нас»