Такой строгий режим не мог не быть угнетающим для подростков-семинаристов, привыкших к семейной снисходительности и вольным играм на улице, но в то же время семинария предоставляла бесконечные возможности для страстных споров с соучениками о смысле жизни и их собственном будущем, а также для знакомства с новыми книгами и приобщения к знаниям. Разумеется, речь в первую очередь шла о священных книгах, о церковнославянском языке и истории Российской империи. Иосиф (Сосо) Джугашвили, оказавшись в своей стихии, учился хорошо. Он стал ведущим тенором в семинарском хоре, что было заметным достижением с учетом того, сколько времени мальчики проводили в церкви и готовились к церковной жизни. Кроме того, он жадно читал книги и завел тетрадку, чтобы записывать свои мысли и идеи. В классе он получал в основном четверки, хотя и заработал пятерку за духовное пение, а также пять рублей за несколько выступлений в оперном театре. В первые годы учебы он получил тройки только за итоговое сочинение и по греческому. За поведение ему ставили пятерки. На первом году Джугашвили оказался восьмым по успеваемости в группе из двадцати девяти человек, а на второй год находился уже на пятом месте. Но на третий год обучения (1896/1897) он скатился на шестнадцатое место (из двадцати четырех), а на пятом году был двадцатым (из двадцати трех), провалив экзамен по Священному Писанию [121]. Поскольку места в классе распределялись в зависимости от успеваемости, Джугашвили сидел все дальше и дальше от учителей. Он утратил интерес даже к своему любимому хору, отчасти из-за постоянных проблем с легкими (хроническая пневмония) [122]. Но главной причиной, вызвавшей у него снижение интереса к учебе и плохую успеваемость, являлся культурный конфликт, порожденный силами модернизации и политической реакцией.
В 1879 году, через год после рождения Джугашвили, два грузинских писателя из дворян, князь Илья Чавчавадзе (г. р. 1837) и князь Акакий Церетели (г. р. 1840), основали Общество по распространению грамотности среди грузин. Грузины делятся на много различных групп – кахетинцев, картлийцев, имеретинцев, мингрелов, – пользующихся одним языком, и Чавчавадзе с Церетели надеялись положить начало общегрузинскому культурному возрождению с помощью школ, библиотек и книжных лавок. Их консервативно-популистская культурная программа не была сопряжена с нелояльностью к империи [123]. Но в Российской империи с административной точки зрения не было никакой «Грузии», а лишь две губернии – Тифлисская и Кутаисская, и имперские власти заняли такую жесткую позицию, что цензоры запрещали появление термина «Грузия» в русской печати. Отчасти из-за того, что лишь немногие цензоры знали грузинский язык – с его алфавитом, далеким и от кириллического, и от латинского, – цензура проявляла больше попустительства в отношении грузинских изданий, что открывало широкие просторы для грузинской периодики. Однако в Тифлисской семинарии в порядке принудительной русификации уроки грузинского языка были отменены в пользу русского в 1872 году. (Православные церковные службы в Грузии проводились на церковнославянском и потому в целом были непонятны для верующих, как и в губерниях империи с преобладанием русского населения.) С 1875 года в семинарии в грузинской столице больше не преподавалась и история Грузии. Из двух дюжин преподавателей семинарии, которые формально назначались наместником, лишь немногие были грузинами при преобладании русских монахов, а последних специально отправляли в Грузию из-за их ярой приверженности русскому национализму. (Некоторые из них впоследствии участвовали в праворадикальных движениях.) Кроме того, в штате семинарии числились два постоянных инспектора с тем, чтобы учащиеся находились под «постоянным и неустанным надзором» – даже тогда, когда у семинаристов было свободное время, – а среди учащихся вербовались доносчики, служившие начальству лишними глазами и ушами