Он и поговорил – зимой сорокового состоялось их личное знакомство. По его, Сталина, инициативе. Он тогда предложил всем участникам заседания Политбюро отобедать в своей квартире, все, естественно, любезно приняли это приглашение, но Василевского Шапошников отправил в Генштаб, чтоб обеспечил выполнение свежепринятого решения партии:

«Неправильно поступил Борис Михайлович, но Поскребышев мне Василевского вернул. Лично Поскребышев, чтоб все (и, главное, сам Василевский) понимали: это мой назначенец, это я его буду по жизни вести.

И тост я за его здоровье произнес. А как выпили, спросил, почему он "в попы" не пошел – то ли в шутку, то ли всерьез спросил. А он серьезно ответил, рассудительно: мол, ни сам не хотел, ни отец не хотел, вот и ни он, ни его братья священниками не стали. Смешной мальчишка: что, я не знаю, кто его родственники? Знаю – я про всех, кто мне нужен, знаю. Все, что мне нужно, знаю.

Я с ним тогда и воспитательную работу провел: мол, почему ни вы, ни ваши братья родителям не помогают? Не бедные все ж люди: врач, агроном, летчик, да и вы … Отец же ваш еле существует, он из-за этого и служит в своем приходе – надо же что-то есть. А Василевский правильно отвечает, откровенно: мол, с двадцать шестого года порвал связь с родителями – иначе бы его и в партию не приняли, и в Красной армии бы не оставили, и в Генштаб бы не взяли. Вот, дескать, ему сейчас письмо от отца пришло – первое за многие годы – и он сразу об этом в парторганизацию доложил. И сейчас ведет себя так, как ему секретарь парткома предписал: "сохраняет во взаимоотношениях с родителями прежний порядок". То есть, не имеет с ними связи.

Мы все удивились (вернее, сделали вид: чему тут удивляться – правильно поступил!), я сказал ему, чтоб и связь с родителями установил, и материально им помогал, и в свой партком сообщил. Об указании товарища Сталина…^>103

А потом мы долго с ним так не общались – лично, доверительно. Уж полтора года как ни общались. Обычные служебные разговоры: на совещаниях – не на обедах. Выдерживал я его, как хорошее вино выдерживал. Но не готово это вино, молодое еще.

А ведь постарел ты, кацо, сорока пятилетнего мужика молодым считаешь. Сам в его возрасте генсеком был, пост, конечно, не тот, что нынче, но позаметнее, чем должность замначоперупра. В любом случае, не парнем ты себя считал, не мальчишкой – мужчиной. И Фрунзе, умершего в сорок лет, тоже…

Умершего…. Или убитого? Наверное, все же убитого, уж больно много потом людей положили – следы заметали, суки. За месяц до съезда все сделали: чтобы не просто возвратить в свои руки армию – всю страну.

Не получилось. Полностью не получилось. От руководства страной товарища Сталина устранить не смогли, напротив, укрепилось его руководство. Но реформу в армии пришлось отложить на десять с лишним лет. Слухи же о том, что смерть Фрунзе была им, Сталиным, организована, до сих пор ходят. Как и запрещенная повесть Пильняка^>104. Прав Гитлер: "солги посильней – что-нибудь от твоей лжи да останется."

Да, он, Сталин, не возражал против той злополучной операции, напротив, всячески советовал Фрунзе на нее согласиться. Но стал бы он давать подобные (публичные!) советы, если бы готовил смерть соратника на операционном столе? Нет, он нашел бы других советчиков, тех, от которых потом не жалко избавиться....

Кому выгодно? Смешно, наша молодежь думает, что этот вопрос Ленин сформулировал. Пусть думает, меня, слава богу, не при Луначарском, меня при Александре учили. Я даже помню, как это по латыни звучит: "cui prodest?"

Всем выгодно. Всем, кроме меня. Каких трудов мне стоило добиться назначения Фрунзе на пост наркомвоенмора после смещения Троцкого. Как я радовался, что все мои соратнички не обратили внимание на то, что занял он этот пост, не освободив всех остальных – оставшись и начальником Генштаба, и начальником Военной академии. Не увидели, убогие, что "нейтральный" Фрунзе будет осуществлять в армии и высшее руководство, и текущее, и кадровую политику. И не поняли, что он не просто нейтральный: его нейтралитет – дружественный. Товарищу Сталину дружественный. Есть такой термин в дипломатии – "дружественный нейтралитет", но соратнички так и померли, его не узнав – они кроме марксизма ничем не интересовались.