Сталин вновь бросил взгляд на "Великих современников" Черчилля. «"Неправильные деяния…" Неточность перевода: может быть –"неправедные"? Хотя вряд ли – сей аристократ на мораль особого внимания не обращает. И сам не брезгует "суровыми, жестокими и даже устрашающими методами". Неправильные, именно неправильные. Талейран британский, рад, небось, повторять классика: "это хуже преступления, это – ошибка".

Ну что – ошибался я, не без того. Проморгал, не учел…. Как все. Как все эти Чемберлены, Галифаксы, Даладье, Лавали… Список невеликих современников – вот куда ты попал. Но есть, есть еще шанс из него выйти, вернуться в сонм великих…. В сон великих…

Спи, дарагой, тебя ждут великие дела…»

8-я ночь (с 29 на 30 июня 1941-го).

Прострация.

"Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий.

Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника.

Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение, с целью полного разгрома противника и достижения решительной победы малой кровью".

В руках у Сталина был проект полевого устава РККА. До войны его не успели утвердить, но жили по нему. Пусть, проект, но – действующий.

«Действующий? Пропагандистская брошюрка. Только задницу подтереть. Тут есть из чего выбирать: хочешь – уставами, хочешь – передовицами газет, хочешь – моими речами, хочешь – из песенников страницы выдирай. Подтирайся и пой:

"В целом мире нигде нету силы такой,

Чтобы нашу страну сокрушила.

С нами Сталин родной, Тимошенко-герой,

Нас к победе ведет Ворошилов!"

Теперь и новая версия есть. Не сильно отличная от исходной, просто время поменяли – с будущего на настоящее. "И пехота пошла в свой победный поход, и помчались лихие тачанки...." А куплет со мной вообще менять не стали: я ж ведь по-прежнему "родной", "Тимошенко – герой", а про то, что Ворошилов уж не тот, Лебедеву-Кумачу как-то не доложили. Еще в тридцать восьмом забыли это сделать, да и сейчас не удосужились. Правда, он, может, сам это понял – переделал же в "Священную Войну" свою "Песнь о Климе Ворошилове". Хотя нет, про Клима другой поэт написал, но на ту же музыку^>98. В общем, что-то понял, вместе с Александровым понял: и про "орду", и про "смертный бой", и про то, что не до "вражьей земли" сейчас. Пессимистическая песня получилась, сейчас лучше про "тачанки", пободрее как-то^>99…

Но эти песенники действительно что-то почувствовали, да и я тоже многое осознал. Жаль только, до сих пор понять не могу: кто ж нас ведет-то? И куда?»

Сталин вспомнил свою фразу, произнесенную возле здания наркомата обороны. Он уже собрался сесть в машину, но остановился и мрачно бросил своему ближнему кругу: "Ленин оставил нам великое наследие, мы, его наследники, все это проср…" И, даже не поглядев на реакцию, уехал в Кунцево.

«Небось, перекосило соратничков? А уж как сейчас выглядят их морды – ведь не звонит им вождь почти сутки, да и на звонки не отвечает. Думают, небось, что вождь в прострации? Нового вождя подыскивают? А что, часов пятнадцать-двадцать прошло, срок немалый, могут приступить…»

Сталин поглядел на часы – было около пяти. Надвигался вечер, но для него продолжалась вчерашняя ночь. Все подсчитанное им время он не раздевался, может, и подремал слегка, но в кресле – не в кровати. То дремал, то думал. Но не о дворцовом перевороте: эта мысль пришла ему в голову только сейчас, притом случайно. И не лица сподвижников – в его памяти постоянно возникало лицо человека, еще не ставшего таковым. Он пока не ввел его в ближний круг, но рассчитывал на него весьма серьезно. Пару дней назад еще рассчитывал. Сейчас же он вспоминал его заплаканную физиономию, осознавая: опереться не на кого.