Запивая съеденный лист салата, похожий по вкусу на воздух, я молю сладкое вино, чтобы оно быстрее развязало мне язык, а то пока приходится выдавливать из себя каждое слово.

– Ты говорил в интервью, что тебя нельзя назвать героем, хотя все это признали. – Задумавшись, я верчу тонкую ножку бокала между пальцев и пытаюсь найти подсказки в заломе бровей и пристальном взгляде Егора. – Что за ложная скромность?

Какая-то неизвестная эмоция вспыхивает и тотчас гаснет в его глазах. Он кривит губы, будто ему неприятно или даже больно.

– Я просто выполнял свою работу – ни больше, ни меньше, – отвечает твердо, и в его словах ни капли сомнения. – Я сделал, что смог, и не факт, что нельзя было лучше. Уверен, многие на моем месте…

– Ты всех спас, победителей не судят.

– Мне повезло, – упрямо возражает Егор. – Всем нам повезло. Я принял решение, которое противоречит инструкциям – сел вне полосы без шасси. Я вылетел с предупреждением о птицах – хотя о них у нас предупреждают почти каждый раз. Сделай я что-то иначе, и исход был бы другой. Лучший, худший – я не знаю.

– Ты знаешь.

По глазам вижу – он знал.

– Не уверен. Вся эта ситуация – счастливое стечение обстоятельств: поле, влажная после дождя земля, непробитые баки, колодец, который мы удачно проскочили при посадке, и дорога, до которой, к счастью, не дотянули. Убери что-то одно, и все мое, наше геройство полетело бы к чертям собачьим.

Егор говорит очень эмоционально, на повышенных тонах. Я замечаю, как напрягаются и краснеют его скулы, а еще как на него оглядываются девушки, сидящие от нас через пару столиков. Егор и в двадцать кружил всем головы, а сейчас… Сейчас в нем и подавно чувствуется природный стержень. Стальной. Сила – не напускная, настоящая. Твердость и мужество. Этот Егор не одну меня сводит с ума.

– Скромный, опытный, удачливый, привлекательный, – сделав намеренную паузу, усмехаюсь я. – Не знала бы тебя лучше, подумала, что ты идеальный мужчина.

Я говорю так легко, наверное, потому что это чистая правда. Вычеркни наше знакомство и историю в прошлом, я бы не выпустила его из спальни до самого вылета. А встреть такого раньше, может, и первой ушла бы от Ромы. На меня накатывает неприятная дрожь от этой мысли. Приходится напомнить себе, что я в принципе не была бы такой сломленной, если бы не Егор.

– Я не со всеми такой, – звучит ответ в его духе.

– Значит, это мне так сильно повезло?

– Повезло ли?

Сейчас он смотрит на меня без смеха и провокации. Мне даже кажется, что он впервые по-настоящему думает о прошлом. До этого момента оно будто бы касалось меня одну.

– У тебя синдром самозванца, – ставлю я ему диагноз.

– Что?

– Синдром самозванца, – повторяю, чтобы запомнил. – Когда человек считает себя недостойным заслуженной награды. Когда не может приписать достижения собственным способностям.

Я умничаю, а Егор никак не комментирует, словно прогоняет сказанные мной слова через себя. Молчание – знак согласия?

В конце концов пауза сильно затягивается, тишина режет слух. Я откладываю приборы, потому что устаю притворяться, и спрашиваю то, о чем, несмотря на многочисленные интервью, Егора не спрашивал никто.

– Тебе было страшно? – я произношу это слишком искренне, чтобы он соврал. Подмечаю морщинки в уголках его глаз и на лбу – признаки сомнения, прямую линию напряженных губ и сжатые в кулаки пальцы.

– Я не думал об этом, – наконец на выдохе отвечает он.

– Боже, не могу представить, если честно. Я бы, наверное, сначала поседела, а потом еще до посадки скончалась от сердечного приступа, – тараторю без остановки, а Егор вдруг смеется – раскатисто, громко, в полный голос.