Егор спокоен, а я нервно поправляю волосы и чешу запястья.

– Я благодарна тебе, – произношу пафосно как никогда, просто потому что обязана так сказать, – но надеюсь, на этом наше взаимодействие закончится.

И я сама с трудом не кривлюсь от наигранной формальности моей речи. Я правда не знаю, как иначе поставить жирную точку в этой холодной войне.

Которую ты ставить совсем не желаешь.

Для протокола: я искренне ненавижу гнусавый голос моего разума. Его, черт возьми, не проведешь.

15. Глава 15

Аврора

Charlotte Cardin — Like It Doesn’t Hurt (feat. Husser)

Когда приносят еду, я немного отвлекаюсь, потому что у меня появляется новый повод понервничать. Я делаю вид, что ковыряю салат, даже что-то режу в нем и подношу вилку ко рту, но не ем. У меня всегда так – в стрессе срабатывает какой-то затвор, и кусок не лезет. Тем более горло сводит напротив того, с кого все это началось.

Я не виню Егора, я ведь сама сделала это с собой, но обида меньше не становится.

В детстве я была довольно пухлой. Даже когда мы начали встречаться со Стальным, я комплексовала из-за веса, хотя сейчас, глядя на старые фотографии, я понимаю, что напрасно изводила себя диетами. Стесняться мне было нечего – на снимках я выглядела здоровой и счастливой, с красивыми округлыми щеками и налитой грудью. Не такой, как сейчас, усохшей копией. Только кто бы мне тогда объяснил, что голодание вплоть до обмороков с последующими периодами обжорства, до добра меня не доведут.

После ухода Егора я замкнулась в себе, и мое недомогание приобрело по-настоящему нездоровый оттенок. Мне было очень плохо, и в какой-то момент я отказалась есть совсем. А потом за ночь опустошила холодильник, и меня увезли на скорой. Хотелось бы сказать здесь – конец истории, но это было только началом.

Лечилась я долго и нудно. Оказалось, заново учиться принимать пищу так, чтобы она задерживалась в организме дольше пяти минут, – дело непростое. В моем анамнезе появилось много новых незнакомых слов вроде нервной анорексии и булимии в сочетании с депрессией. Меня лечили капельницами и психотропными препаратами.

Я выкарабкалась, но даже сейчас, спустя много лет при длительном недосыпании и стрессе самая вкусная еда может волшебным образом иметь вкус пластмассы. Иногда у меня пропадает аппетит, иногда наоборот – чувство голода нападет очень внезапно, но я стараюсь держать себя в рамках. Сейчас я уже понимаю, что на кону слишком многое, у меня есть психотерапевт. Срывов не было больше трех лет.

Не было…

– Значит, радио? – Егор вырывает меня из зыбучих песков воспоминаний. Он говорит, с умным видом разрезая стейк, пока я вилкой ловлю по всей тарелке кедровые орешки и подолгу жую каждый из них. – Я так понимаю, для тебя это серьезно, раз ты посвятила этому всю себя.

У нас тут соревнования по красноречию, да? Приподняв вопросительно бровь, я жду продолжения.

– Бросила мехмат, – напоминает он мои же слова, – шантажировала меня.

– Даже не пыталась, – влезаю я с комментариями, которые Егор игнорирует.

– Я слышал твои ночные эфиры. Нужно действительно любить то, что делаешь, чтобы не спать ночами напролет. Уж я понимаю, о чем говорю.

Подождите, что? Он слышал? Мои ночные эфиры? Это же было давным-давно! Я даже застываю с открытым ртом, так меня поражают его слова. И, кажется, на моем лице можно прочесть все вопросы бегущей строкой.

– Я очень часто ездил ночами на работу и обратно. Твои передачи слушать было веселее, чем музыку, от которой клонило в сон.

Боже, он и правда слышал? Я судорожно – и бесполезно – пытаюсь вспомнить, что могла болтать и могла ли говорить что-то о нем. Но меня отвлекает одна-единственная мысль: он слушал. В то время как я избегала его всеми силами, он слушал меня. Я и правда маленькая обиженная девчонка.