Самая зима должна была начаться через несколько недель, и это давало ненцам какое-то время, учитывая, что в Кармакулах мало народу, и посылать еще одну экспедицию было бы слишком рискованно. В самое трудное время года, имея небольшое количество людей, русские не могли себе позволить послать своих лучших мужчин, тем более после трех проваленных операций. Скорее всего, они уже вызвали подкрепление с континента и очень скоро, вероятно в конце зимы – начале весны, прибудут новые экспедиции за ненцами и рано или поздно победят их.

– Все равно, – говорил Петро беженцам. – Вы здесь важнее, чем они. Вы можете жить в таких суровых условиях, позволяя империи заявлять свои права на эту территорию. Без вас они тут никто; норвежцы рано или поздно приплывут и захватят эту землю. Это достаточный аргумент, чтобы гарантировать ваши права.

– А если они будут нас убивать из мести? – спрашивали поселенцы.

– Не будут, ведь я стану посредником в случае конфликта и скажу, что если вы не захотите идти у них на поводу, то пусть они хоть убивают вас, но никакой ненец не захочет жить в таких условиях. Даже если они снова переселят сюда ненцев с континента, никто не будет им прислуживать, так как было с вами. Я им скажу, что ненцы – свободный народ, который не будет жить в кандалах тирании. Пусть привозят сколько угодно семей: десятки, сотни, тысячи – в итоге получат такие же конфликты, как и сейчас. Вы не должны быть пленниками! – ораторствовал Петро, ощущавший себя легендарным казачьим вождем Тарасом Бульбой. Он хотел предотвратить войну любой ценой, но, если надо было, вместе со всеми дрался бы до конца.

В такие моменты Петро вспоминал свою драгоценную жену Наташу. Надежда увидеть ее снова давала ему силы работать ради мира между русскими и ненцами, это его единственный шанс вернуться домой. Петро очень хорошо знал, что в случае боя с русскими, ему будет тяжело остаться в живых, только если ненцы победят и не выживет ни один русский, который мог бы рассказать о его предательстве. Хотя, о каком предательстве можно говорить? Петро уже привык к мысли, что он украинец, его здесь называли украинским именем. Когда Мюсена говорил ненцам, чтобы они не доверяли словам этого русского, Петро им отвечал, что на самом деле он украинец, а значит принадлежит к народу, угнетаемому русскими, также как и ненцы.

– Смотрите, братья мои! Я – сын украинца, но мой отец забыл свой язык. Моя мать татарка, и тоже не говорит по-татарски. Я не хочу такого будущего для вас. И пришел вас защитить, пока еще есть такая возможность, пока вы еще говорите на своем языке и храните традиции. Что бы делали русские, если бы их заставляли говорить на чужом языке, исповедовать чужую религию и принять чужую культуру, так же, как они поступают с вами? Они бы сопротивлялись, сражались, как и любой народ под угрозой исчезновения! В Российской империи все больше и больше народов теряют свои культуры и языки, потому что поддались русским и сегодня говорят по-русски и даже восхищаются русскими традициями! Я вас призываю: не восхищайтесь культурой тех, кто насмехается над вашей! Нет такого, чтобы одна культура была выше другой! Мы все равны, и, если хотим мирно жить – с русскими или без них, – нам необходимо бороться за свои права! – восклицал Петро. – Будем торговаться с ними. Мы им нужны так же, как и они нам…

Не успел он закончить фразу, как речь Петра прервал выстрел. Затем другой! И еще! Это русские! Они не стали дожидаться конца зимы для атаки, как предполагали ненцы.

Увидев чужаков издалека, Мюсена, который патрулировал поселок, сделал предупредительный выстрел, чтобы захватчики не подходили, который русские, вероятно, восприняли как угрозу и выстрелили в ответ. Поселенцы забегали в суматохе внутри чума и вокруг него. Петро закричал, чтобы все пригнулись. Внезапной атакой русские, видимо, ожидали нейтрализовать как можно большее количество ненцев, уменьшая и так небольшой контингент, с которым пришлось бы драться. Как только Петро это понял, немедленно крикнул: