«Меблировка» как в СИЗО того времени, наверное, из того же склада. Кровати из металлической полосы, крашеной синей краской. Матрацы, не набитые соломой, а прикрывающие тонкий слой соломы. Матрацы постелены на необрезные, не струганные доски. Деревянный стол из досок с Х-образными ногами. Некрашеный пол скоблили, размочив, ножом и косарями.

Быт коммуналки многократно описан, так что детали я опущу.

Но мотоцикл майора Петрова на общей кухне впечатляет. Цитирую Ильфа и Петрова – мотоцикл «воздух не озонировал». Майор Петров- (в доме он самый большой начальник) – отец одноклассника, жил в средней части нашего дома с длинным коридором и комнатами по обе стороны. Вспоминаю эпизод, который врезался в память. В длинном коридоре резвились дети и неожиданно толстая ещё не старая тётка стала спиной к дверям майора Петрова, растопырила руки почти в распятие и раскатисто заорала на детей: «Тихо! Дядя Паша спит».

Во дворе у каждой семьи сарай. С содроганием вспоминаю тягомотную заготовку дров, особенно пилку сухой берёзы. Это пытка. Колоть было веселее и интересней.

Во дворе на насыпанном холме возвышался блок из 4-х кабин, где встречались все жильцы. Холм защищал кабины от паводков.

Весной двор превращался в озеро. Плавали по нему на чём придётся: двери, брёвна и т. д. Развлекались, бросая с риском гранаты – маленькие бутылки от одеколона с карбидом, реагирующим на воду, при контакте с водой происходит взрыв.

Вот такие развлечения.

Зимой – прыжки в сугроб с крыши нашего 2-х этажного дома, благо снежные зимы позволяют это. Летом – гонки на самодельных самокатах на голых подшипниках, звук при этом напоминает шум взлетающего лайнера. Но, в основном, летом на речке. Бедная мама, она очень волновалась. Присматривать некому.

Бабушка (мамина мать) мигрировала между моей мамой здесь и сыном в Москве. Я успел нарисовать её портрет, чем увековечил себя в керамике, он на Даниловском кладбище в Москве, где она похоронена. Её (бабушкин) сын заказал эту керамику, сказав, что в моём рисунке более острое сходство, чем у фотографии.

В 3-м или 4-м классе мама отвела меня в Дом пионеров в изостудию. Я представил на суд добрейшего Бориса Алексеевича Яковлева (далее БАЯ) срисованный портрет Сталина и был тут же зачислен в студию. Правда, приходил туда не часто и всё-таки за успехи в изодеятельности БАЯ выдвинул меня кандидатом на учёбу с проживанием в Московскую школу-интернат при Суриковском институте. Я шёл как представитель некоренной национальности (была квота на 2 места). Второй кадр должен был быть только марийцем.

Я был в 4-м классе и конечно, бросить мамочку не решился. Ну как я без неё! А она без меня? Очень больно! Мои Московские дядя и тётя ни в какой мере не заменят маму. Не поеду, нет, нет!

Конечно, в этом проявление слабого характера. К инженерной работе я не пригоден, но, чтобы не болтаться без дела поступил в Радио-механический техникум. В итоге потерял 2,5 года, да ещё и загремел на 3 года в Армию.

Правда, Огородников тащил меня в своё Казанское художественное училище, но «откосить» от Армии, как это сделал он, у меня не хватило бы характера.

Он уверял меня, что я уже имею высокий уровень подготовки. Но в то время, дружба с ним сыграла для меня и плохую роль. Его способности подавляли меня. Казалось он недосягаем.

Природа края удивительно прекрасна.

Грибы с коричневыми головками на фоне серебристого мха – беломощника словно декорация. Малиновые гигантские кусты – чёрная смородина размером с некрупную вишню с дурманящим ароматом, всего не опишешь. Меня до сих пор волнуют скромные эти пейзажи. Словно слышу до сих пор эту музыку первозданной тишины, стрекот кузнечиков и жужжание шмелей. Вижу порхающих над разнотравьем бабочек и зависающих в воздухе стрекоз и ослепительно синие васильки в поспевающей ржи, ощущаю терпкий аромат можжевельника, разогретого полуденным солнцем.