Илья с «супругой», к которой он еще не привык и дичился, когда она тянула его за рукав, обогнули бывший дворец, встав в короткую очередь у служебного входа – со стороны переулка, где извозчик за кованой оградой поил из ведра тощую утратившую окрас лошадь. Ее бока исходили паром и вид был совсем пропащий. Илье было жаль кобылу, понурую трудягу перед забоем, но тут ему стало не до нее:

– Йошкин кот… – промямлил он, глядя на сварную «вертушку», отсчитывавшую работников МИМа.

Один за другим сквозь нее проваливался народ, предъявляя охраннику солидные пунцовые книжки, которые не могли быть ничем иным, кроме удостоверений сотрудника – с фотографией, номером и печатью.

Илья начал судорожно искать в карманах и за подкладкой, но нашел лишь пачку папирос «Строим!», металлическую расческу и бланк аптекарского рецепта, исписанный неразборчиво на латыни. Задний карман широких как печная труба брюк содержал платок и потертый ключ на бечевке (хранить их рядом – весьма неосторожная привычка, из-за которой в мире теряется миллион ключей ежедневно). Отчаяние наполнило его сердце.

– Давай, Люня, люди ждут, – мягко подтолкнула его Варенька, но Илья не пошевелился.

Она посмотрела на него как на проказливого мальчишку, с прищуром:

– Что, опять пропуск забыл? Растяпа.

В состоянии аффекта он лишь робко кивнул, мысленно распрощавшись с жизнью: существовать в России без документов было дохлым номером хоть в новом, хоть в старом времени. Камера дознавателя на Лубянке встала перед ним мрачной унылой явью и гадкое существо, что живет внутри, тут же обозначило перспективы, гася окурок о грязный стол: «Не, родной… Лубянка – это для генералов. А тебя, шпану, сошлют за „сто первый“ товарняком, оттуда – на поселение под Тунгуску. Собирай вещи!».

Илья проглотил комок. Он уже видел мысленно свой замерзший труп у брошенного зимовья, когда Варенька звонко окликнула кого-то за проходной:

– Мишек! Золотой! Выглянь, а!

От неожиданности Илью передернуло. Карта северных районов СССР разбилась об этот окрик, свой труп и заметенный снегами домик он не успел рассмотреть в деталях.

В окошке за турникетом появилась рыжая вихрастая голова.

«Есенин что ли?!» – удивился Илья, но отмел мысль как несостоятельную. Не стал бы великий русский поэт торчать вахтером на проходной. Год смерти гения, к своему стыду, он не помнил, оттого не был вполне уверен, но знал по свежему впечатлению, что на улице, пока шли из дома к музею, такие типажи встречались напропалую. «Видать, мода».

– Ну-у… мы опять того, Мишек! – Варенька всплеснула руками, обращаясь к видимой части стража. – Удостоверенье свое посеяли, как только голову не забыли! – она глянула на мужа как на нерадивого первоклашку, которого не пускают в школу без дневника: мол, что с ним, паразитом, делать, а? – Научный сотрудник. Голова – капуста, хоть кол теши! Все ушло в мысли!

Этот ее «научный сотрудник» звучал как социальный приговор: не мог быть таковой дееспособен и годен к делам мирским. Впрочем, Илья, хватаясь за кривую соломину, тут же постарался сделать придурковатый вид, каким награждают интеллигентов в кино. Очки в этом деле изрядно помогали, спасали даже. Хорошо б еще, если в одном ботинке и пиджак вывернут – но одет он был, к сожалению, как положено, хотя для двухтысячных непривычно. Особо смущала шляпа, посаженная «супругой» ему на голову, несмотря на солнечную погоду.

Рыжий вахтер, между тем, метнул в него страшным взглядом из-под вихров, осуждающе поджал губы… и пустил в учреждение «под честное слово» (видно, не в первый раз).

«Тот еще разгильдяй, – заключил Илья про своего неведомого предшественника. – А как она ласково позвала ВОХРовца: Ми-и-шек… А?!», – недовольно добавил он, сам себе удивившись, поскольку ревновал к даме, которую знать не знал еще день назад.