Зулька была очень высокая, в отца, и очень худая. Руки и ноги тонкие, обтянутые кожей с лёгким оливковым оттенком. Суставы при этом сильно выдавали своё присутствие. В купальнике она была похожа на скелет – экспонат из школьного кабинета биологии. Зулька этого очень стеснялась и носила длинные юбки в пол и одежду с длинными рукавами.

Я очень любила Зульку, даже не знаю почему. Мы много болтались по улицам и смеялись по пустякам. Впервые попробовали закурить тоже с ней. Нам было лет по двенадцать, когда мы забрались на 10-й этаж новой многоэтажки и на большом общем балконе курили и смотрели на горы. Курить мне не понравилось, я закашлялась, в горле першило от едкого дыма. Зулька после этого иногда покуривала.

После 9-го класса Зульфия пошла учиться в кулинарное училище, а я пошла дальше, в десятый. Мы стали видеться гораздо реже, иногда встречались и долго болтали. Она рассказывала о своих любовных приключениях. Я же была далека от этой темы и по-прежнему платонически влюблена в своего одноклассника Абдика, который об этом даже не подозревал.

Постепенно мы отдалились, интересы были совсем разные. Зульку закружило в водовороте личной жизни, а я готовилась поступать в университет и старательно грызла гранит науки.

Когда я училась на 2-м курсе, мы с мамой решили наконец уехать из Душанбе к моему папе и брату, которые уже два года покоряли Петербург и Ленинградскую область. Это был 1993 год – год продуктовых карточек. В Душанбе их никогда не было, продуктов в магазинах тоже, только на рынке. Овощи, рис и хлопковое масло – этим и жили.

Через несколько месяцев я вернулась обратно в Душанбе: нужно было решить вопрос с документами по переводу в университет. Конечно же, мы встретились с Зулькой, много гуляли по центру, ели горячие лепёшки с чаем, болтали и смеялись, как всегда. За лепёшками приходилось вставать в пять утра и стоять до открытия пару часов в очереди, но Зульку это не пугало. Она была привычная к трудностям.

Мы пообещали друг другу писать письма. Тогда ещё не было соцсетей, и электронной почтой мало кто пользовался в личных целях.

Через пару лет я узнала, что у Зульки родилась дочка, Малека, отцом был кто-то из её друзей. Но отношения у них не сложились, и Зулька растила дочку одна. Ещё через несколько лет мне пришло письмо от бабушки Веры, из которого я узнала о том, что Зулька умерла от тифа. Это до сих пор кажется мне нереальным, информацией из какого-то другого измерения. Мой мозг не верит, что это возможно. Вспоминая о любимой подруге, я почти всегда плачу.

Она очень любила индийские фильмы про любовь, особенно «Танцор диско», смотрела его пятнадцать раз. Даже меня один раз вытащила в кино. А ещё очень любила песню Далера Назарова «Чаки-чаки борони бахор», на таджикском языке. Я не знаю, про что эта песня, но мне кажется, тоже про любовь.

Наши дочери почти ровесницы. Моей старшей, Дарине, сейчас двадцать шесть, Малекашке около двадцати восьми должно быть. Я грущу о том, что никогда её не видела. Иногда я мечтаю поехать в Душанбе и разыскать её, посмотреть, какая она выросла, Зулькина дочка.

P.S. Нашла русский перевод песни.

Капай, капай, дождик весенний, эта красивая мелодия

Напоминает мне о тебе.

Проснулась во мне моя давняя печаль

От кокетства тюльпановых полей.

Разбили моё сердце, расколи на две части кинжалом.

Нас разлучили.

Махина моя, судьба у нас такая.

Почему, почему? Ах, почему?..

Гузелька – это тоже моя подруга, мы с ней вместе на гимнастику ходили, художественную. Как сейчас помню, дело было в обычной школе, в большом спортивном зале. Нас отбирали. Мы дружно сидели на низенькой скамеечке в белых трикотажных купальниках. Родители толпились у дверей. Вызывали нас по очереди, по фамилии. У Гузельки была татарская фамилия, нос уточкой и лёгкие кудри из тонких, тёмных волос. У меня были светлые, непослушные, как солома, волосы, которые постоянно норовили выскочить из «кички» – обязательной причёски для всех гимнасток.