Солнце понимающе посмотрел на неё. Он тоже чувствовал себя совершенно чужим на Мрайсикае. Но он прижал пессимистичный порыв и улыбнулся:

– Ну, теперь это не так, – он посмотрел на неё, прислушался к характеру её волн, – Теперь стоит решить, как к этому относиться, да? Учитывая, что ты меня боишься беспросветно.

Касарай отвернулась, смутилась.

– Боюсь…

– Ничего, – его взгляд упал на щупальца, расползшиеся на полу, – Я и вправду… Сильно отличаюсь, да?

Она кивнула. Потом усмехнулась:

– Вот и встретились два отличительных. В кино это обычно значит, что теперь они будут держаться вместе…

– А ты хочешь как в кино?

Она снова смутилась:

– Как в кино не бывает, – грустно заметила она, – Но я хотела бы попробовать несколько вещей, которые видела в фильмах.

– Например?

– Облака, дождь, ветер…Странную еду, покататься на быстрой машине, научиться плавать, о, и сходить в музей! – радостно заметила она, – Я очень хочу посещать музеи. Любые! Посмотреть на останки древних существ и цивилизаций, картины, статуи… Доктор Груммпир говорит, что то, что я делаю называется искусством и в Большом Мире оно очень ценно, объединяет разумников, даёт им возможность выражать свои переживания… Мне это очень интересно. А ещё я хочу завести питомца. Но на Мрайсикае подходящих животных нет.

– Груммпир говорил, здесь водятся мелкие животные, бывшие питомцы…

– Они не подходят! – недовольно перебила Касарай, сжалась и продолжила тише, – Из-за ошгариков они совсем одичали, я пробовала несколько раз… А ты, – она посмотрела на Солнце, – хотел бы завести питомца?

– У меня был… Да, кажется, был один, – Солнце нахмурился, тяжело вытягивая воспоминание из «внутренней тьмы» и почти сразу бросил эту затею, – Кажется, я почти его не помню, – он опустил глаза, задумался, – Знаешь, мне… Тяжело от того, что я здесь… На Мрайсикае.

– Здесь не плохо. – пожала она плечами.

– Ты так говоришь, потому что не знаешь других мест, – она не обиделась этому факту, и он продолжил, – Но всё равно хочешь оказаться в них?

– Я бы хотела, но нет смысла желать недостижимого, – она пожала плечами, – Тогда уж лучше совсем не желать.

– Я бы с этим поспорил… – начал он, но решил на этом и закончить, и его взгляд упал на стену с нарисованными картинками; он смог различить несколько портретов аскаринов, – Там твоя семья изображена?

Касарай сначала не поняла и Солнце кивнул на стену, Касарай прищурилась, проследив за его взглядом, и поникла:

– Я их почти не помню… – грустно призналась она, – Но они были похожи на меня, и я знаю их имена, пыталась изобразить… Так обидно, что эти портреты всё, что от них осталось…

Электромагнитные волны её мозга изменили активность, накатывали, бушевали, стремились разойтись штормом невыносимой печали…

– Прости, я не хотел! – поспешил сказать Солнце.

Хотел спора избежать, а сделал только хуже… Он разозлился на себя. Идиот!

– Всё нормально, – послышалось от неё, хотя Солнце знал, что она врёт, – Их не вернуть, так, что… Ничего страшного, – она слабо улыбнулась, – Хотя, если бы невозможные вещи случались, я бы душу отдала чтобы их вернуть. Глупо, да? Грумппир говорит это пройдёт, когда у меня будет… – она прервалась и тяжело вздохнула, – Давай не будем об этом. Хочешь посмотреть «Жёлтый»?

Солнце кивнул. Ему было всё равно, что смотреть, лишь бы поскорее закончить неловкий и бессмысленный разговор.

Касарай встала с дивана и поменяла маленький полимерный диск в устройстве проектора. Включили кино, стали смотреть. Не разговаривали, наблюдая за героями на экране.