Солнце усмехнулся и только сейчас заметил, что до сих пор держит полный стакан воды в руках. Жажда снова проснулась в нём от вида кристальной жидкости.

– А как ты здесь оказался? Помню, ты говорил что-то про несчастливый билет, – осушил стакан за три глотка.

– Да, я был в том же последнем полете Мрайсикаи, что и прадеды Касарай. О-о-хо, мы с моей дорогой Догрумой отправились в медовый месяц на этом славном судне, и он длиться уже девятнадцать диров.

– Ого, – удивился Солнце от медового месяца длиной с долгую человеческую жизнь, – Этот корабль на свалке уже девятнадцать диров? И ты всё это время живешь здесь?!

– О-о-о-хо, именно так, – довольно протянул Грумппир, – Столько времени прошло, а я даже не заметил…

– Я до тебя знал о моллюстригах только понаслышке, – нахмурился Солнце, – Выходит, ты уже переступил порог зрелого возраста?

– О-о-о-о-хо, Солнце, ты меня обижаешь! – радостно протянул Грумппир, – Моллюстриги долгожители каких ещё поискать надо! В свои пятьдесят шесть диров я ещё совсем молодой!

– Хорошо, прости, – Солнце виновато опустил голову, а потом снова посмотрел на Грумппира, – А твоя жена? Она тоже здесь? Почему не вышла?

– Хо-о-о, Догрумме не здоровится, – понуро ответил Грумппир, – Ничего серьёзного. Она в спальне, я ухаживаю за ней, – по рядам глаз пронеслась волна моргания и он спросил, – Ну, а ты, хо? Чем занимаешься по жизни и как к нам попал?

Солнце опустил глаза. Обратился к событиям, приведшим его сюда.

В голове на их месте была тьма. Но это была не пустая тьма, а настораживающая, в ней скрывалось нечто опасное и сильное, готовое захватить и ранить, стоит только попытаться разглядеть её лучше. Даже только подумав об этом, Солнце ощутил, как быстро забилось его сердце, волосы встали дыбом, а в животе заворочалось что-то холодное и склизкое. Он инстинктивно прикрыл рукой живот, точно успокаивая болезненный позыв.

Он помолчал и уставился в пустоту перед собой, но взор его был прикован ко тьме внутри себя в которую он решался войти.

Пауза уже становилась неловкой, а Солнце всё молчал.

Груммпир прервал её:

– О-хо, что ж, ты выжил, – довольно протянул Грумппир, – Поздравляю! Это большая удача, хо-хо!

– Да… Спасибо. – отстранённым голосом ответил Солнце.

Он изучал тьму внутри себя и начал различать в ней слова…

«Солнце, родной… Ты…» Он нахмурился, прислушиваясь к воспоминаниям, странным, неотёсанным, они будто были ранены и потому теперь так расплывчаты. «… ты должен…» Кто же это говорил…

В другую секунду Солнце почувствовал, что устал настолько, что даже размышления даются ему с трудом. Он сжался, опустил голову к самым коленям и взялся за волосы, замолчал. Его бросило в дрожь. Кто это говорил? Он слабо помнил слова, но голос, который их произносил, тональность и даже характер совсем не мог вспомнить. И чем больше прикладывал усилий, чтобы уловить это, тем хуже «слышал» эти воспоминания и тем сильнее становилась усталость.

«Солнце, родной…»

– О-о-охо, оставим это, пожалуй, хо? – сказал Грумппир, перебив его мысли, – Тебе нужно освоиться, совладать с произошедшим. Я понимаю, хо. Но прежде, чем ты отправишься на отдых, ответь мне чем ты занимался на раньше? Я подберу для тебя занятие, которое принесёт пользу нашему Клубу.

– Я… – он зажмурился, прогоняя мысли и ответ на вопрос пришёл сам собой, – Я механик в основном. Немного пилот, ещё меньше штурман. Наша команда… – он мотнул головой, поняв, что снова уставился во «тьму», и посмотрел на Грумппир, – Я много чего умею.

– О-о-хо-хо, – радостно заворковал Грумппир, – у нас Шра’ах валится с ног чуть ли не каждый цикл от количества работы! Жаль-хо он не порадовал нас своим присутствием, о-о-хо, он будет рад долгожданному напарнику, хо-хо, – довольно заключил Грумппир и продолжил менее радостно, – Ошгары всё время всё ломают, так что приготовься, скучать ты точно не будешь, ох!