– Марфа твоя очень толкова. Я вошел, она как раз Коршуна стойло нюхала, – похвалил среднеазиатку Богуслав.

– А мой подгалянский сторожевик первый смекнул, какой след надо брать! – ревниво отозвался шляхтич.

– На выход давайте! – оборвал восхваления разных пород лучших друзей человека я, – след простынет, пока тут болтаем!

Боярин проводил нашу пастушеско-ушкуйно-королевскую опергруппу, усиленную волкодлаком за ворота, а потом отвел Машу, Татьяну, а точнее Большую Старшую ведьм Киева Пелагею в теле богатырки и меня, в собственном, слава Богу, теле, в свой кабинет.

Мария пыталась ввиду низости чина остаться стоять перед нами, но Пелагея ее ткнула в грудь ладонью и усадила.

– Посиди с нами, в ногах правды нет. Впереди еще длинная и трудная ночь, неизвестно что еще делать придется – объяснила мертвая ведьма девахе. – Говори, что тут боярыня без мужа сотворила.

– Потом меня уволят? – пискнула Маняша. – Опять на Посаде нищенствовать придется?

– Ты сколько сейчас получаешь? – вступила в дело латная кавалерия в моем лице. – Да не ври тут нам! Враз все трое увидим и башку свернем!

– Два рубля…, – сразу призналась девица, – и кормят еще.

– А с сегодняшней ночи станешь получать пять, и будешь старшей над всей домашней прислугой.

Маша попыталась прямо сидя начать целовать мне руки.

– Да я…, да что хотите скажу…

– Не надо тут ничего целовать, … твою мать! Сиди смирно, нехорошая с ушами! – заругался я. – Нам нужна от тебя только правда, и ничего кроме правды! Никаких выдумок, домыслов, слухов не пересказывай! Все потеряешь и пошла на Посад! Что ты сама видела запретного?

– Елисей вор, а Капа ему в этом потатчица! – затараторила Маняша, вскочив на ноги и размахивая руками для убедительности.

Мы переглянулись. Если дело только в воровстве, ничего нам это не дает.

– Ты, девка, не колготись, – взяла ведьма дело в свои опытные руки. – Нас интересует, кто-нибудь из вас видел, что боярыня с тиуном точно любовники? Никаких врак не надо!

– А, вот чего надо-то, – протянула девка. – Это я сама видела! Тут врать не надо.

– Сказывай! – прошипел злющий боярин, – все говори, ничего не утаивай!

– Да я зашла как-то к боярыне чего-то спросить с утра, а они с Елисеем лежат голые и обнимаются! Задвижку, видать, закрыть позабыли. На иконе могу поклясться!

Мы все видели – не врет. Я Марии тут же выдал рубль. Она расцвела.

– Вот спасибочки, порадовали девушку! – почти пропела девица. – Чем еще могу помочь?

– У вас в городе кто главный в церкви?

– Епископ Ефрем.

– Грек?

– Он русский, из обедневшего боярского рода. Десять лет все хозяйственные дела у Великого князя Изяслава Ярославича вел, любимцем княжеским был. Но надоела ему наша серая жизнь, решил монахом стать. Принял постриг, оскопился и уехал в Константинополь.

– А зачем было евнухом делаться?

– Чтоб паскудные мысли о женках служить Царю Небесному не мешали. И он бы в Византии до сих пор жил, но организовалась Переславльская епархия, и послать епископом кроме него было некого.

Двадцать лет уж он у нас. Понастроил тучу всего! Кафедральный собор имени святого Михаила поставил, церкви святых Федора и Андрея, всяких строений церковных: и Епископский Дворец, и две бани-крестильни для взрослых – все из камня поднял. Три даровых больницы-лечебницы сделал. Сам целитель от Бога, – святой человек!

Обнес Детинец каменными стенами. Мастеров-каменщиков от него артель целая ходит, другая плинфу обжигает, церковную утварь его люди делают и стекло сами льют. Большая часть в Киевскую Митрополию и по другим городам увозится, но и Переславль при нем Каменным городом стал.