– Он говорил, что вконец измучился. Что ему невмоготу. Что он вправду хочет с этим покончить. Я нашел ему место в Приюте. Койку и трехразовое питание за тысячу двести крон в месяц. И его обещали включить в метадоновый проект всего через месяц-другой. Потом он опять исчез, а когда я позвонил в Приют, мне сказали, что он скрылся, не заплатив за жилье, а потом… потом он заявился сюда. С пистолетом.

– И тогда вы решились?

– С ним все было кончено. Я потерял сына. И не мог допустить, чтобы он забрал с собой и ее.

– Как вы его отыскали?

– Не на Плате. Я нашел его возле «Эйки», сказал, что хочу купить у него пистолет. Оружие было при нем, он показал мне его, хотел сразу же получить деньги. Но я сказал, что у меня нет с собой денег, мы, мол, встретимся у задних ворот контейнерного склада на следующий вечер. Знаете, вообще-то я рад, что вы… что я…

– Сколько? – спросил Харри.

– Простите?

– Сколько вы собирались заплатить?

– Пятнадцать тысяч крон.

– И…

– Он пришел. Оказалось, патронов у него нет, вообще не было, как он признался.

– Но вы явно это предвидели, к тому же калибр стандартный, достать патроны не составило труда, верно?

– Да.

– Сначала вы заплатили ему?

– Что?

– Ничего, забудьте.

– Поймите, страдали не только мы с Перниллой. Для Пера каждый день был мукой. Мой сын уже умер и только ждал… чтобы кто-нибудь остановил его сердце, которое упорно билось. Ждал…

– Спасителя.

– Да. Именно так. Спасителя.

– Но это ведь не ваша работа, Хольмен.

– Да. Это дело Господа. – Хольмен опустил голову и что-то пробормотал.

– Что вы сказали?

Хольмен поднял голову, его взгляд блуждал в пространстве, ни на чем не останавливаясь.

– Но если Господь не делает свою работу, ее должен сделать кто-то другой.

На улице лишь желтые фонари да бурый сумрак. Когда выпадал снег, в Осло даже ночью было светло. Звуки казались укутанными в вату, а снег под ногами похрустывал, как далекий фейерверк.

– Почему мы не забрали его? – спросил Халворсен.

– Бежать он не собирается и должен кое-что рассказать своей жене. Через час-другой пришлем за ним машину.

– А он прямо артист.

– Да?

– Ну, обрыдался ведь, когда ты сообщил о смерти сына, верно?

Харри задумчиво покачал головой:

– Тебе еще многому предстоит научиться, Младший.

Халворсен с досадой пнул снег.

– Так просвети меня, о мудрейший.

– Убийство – поступок настолько из ряда вон выходящий, что люди вытесняют его, воспринимают как полузабытый кошмар. Я много раз видел такое. Только когда кто-то другой скажет об этом вслух, до них доходит, что это существует не просто у них в голове, а случилось на самом деле.

– Н-да. Все равно хладнокровный субъект.

– Ты что, не разглядел, что он совершенно в кусках? Пернилла Хольмен, пожалуй, права: он из них двоих самый любящий.

– Любящий? Убийца? – Голос у Халворсена чуть не сорвался от возмущения.

Харри положил руку ему на плечо:

– Сам подумай. Разве это не поступок огромной любви? Пожертвовать родным сыном?

– Но…

– Я знаю, о чем ты думаешь, Халворсен. Привыкай, парень, подобные моральные парадоксы будут встречаться тебе на каждом шагу.

Халворсен взялся за незапертую дверцу, но она намертво примерзла. С неожиданной злостью он дернул ручку, дверца с треском распахнулась – резиновая прокладка осталась в проеме.

Они сели в машину, Харри смотрел, как Халворсен поворачивает ключ зажигания, а другой рукой щелкает себя по лбу, довольно сильно. Мотор взревел.

– Халворсен… – начал Харри.

– Так или иначе, дело раскрыто, комиссар обрадуется, – громко сказал Халворсен, выруливая на дорогу прямо перед сигналящим грузовиком. Потом наставил замерзший средний палец в зеркало. – Стало быть, давай маленько повеселимся. – Он опустил руку и опять щелкнул себя по лбу.