С тех пор прошло около года. Вот и вся история.
Глава 4
Мы все – психические больные люди.
Это проявляется в определенном месте, в определенное время и с определенными людьми.
Если ты – социофоб – сидишь целыми днями в пустом офисе и работаешь через электронную почту под вымышленным именем, никто и не догадается о твоих приступах.
Но если тебя заставят публично продемонстрировать функции какой-нибудь ручной пылеуборочной машинки в аудитории на сто пятьдесят человек, тут уже не скрыться.
«Он такой странный»
«Господи Иисусе, почему он стонет?»
«Предлагаю выпереть этого маньяка из нашего коллектива! Я отказываюсь работать с ним за перегородку!»
Вот так все и проясняется.
Мы все не маньяки, пока не появится человек, которого нам захочется убить.
Мы все не наркоманы, пока не станем зависимы от снотворного или пилюли с приятным «послевкусием сознания».
Мы все не нимфоманки, пока не попробуем вкус секса.
Мы все не алкоголики, пока нас не заставят выпить залпом бутылку домашнего вина.
Мы все нормальные, пока нам удается убеждать в этом себя и окружающих.
Мистер Моэм высказывал тоже самое.
Только в отношении художников.
И несколько в ином ключе.
Ну неважно.
– Твой заказ пришел две недели назад. Где ты, черт возьми, шлялся?!
Я смотрю на эту красотку за торговой стойкой пункта-выдачи заказов с «Амазон» и улыбаюсь во все зубы, как полоумный дятел.
– Ты что, чем-то накидался?
Ее впалые изумрудные глаза в обойме синяков испепелят за считанные секунды, а острые скулы порежут как бумага.
Стремительно и больно.
Сара.
Свет моих очей в этом сером городе, говорю я, ты снова спасаешь мою задницу.
– Твоя жирная задница последний раз увидела мои подаяния. Ты живешь в десяти минутах ходьбы, Алан. Попроси своего шныря, уж если на то пошло.
В углу помещения сидит полуживая старушка и сонно дожидается своего заказа. Я бросаю на нее жалкий взгляд и радуюсь, что мне не приходится смотреть за таким мешком песка, как моему Приятелю-шнырю.
Сара.
Она даже не смотрит на меня.
Такая уж привычка.
Когда люди придумали ложь, глаза остались единственным доказательством нашей непорочности, говорит она. И чтобы не разочаровываться в своих близких, я предпочитаю принимать иллюзию правды, нежели выискивать ее.
Я снова растягиваю улыбку и замечаю под ее толстым шерстяным свитером, укутанным шарфом, фланелевую рубашку.
Я обожаю тебя, Сара.
– Пошел в жопу, Алан! Если администратор хоть раз заметит недостачу, меня выпрут быстрее, чем ты успеешь скрыться, и тогда я тебе все кишки вырву. Понял?!
С 8 утра до часу дня она подрабатывает помощницей няньки в детском саду за ее домом. А затем становится за стойку в своей выученной манере – полу боком с вытянутой кверху тонкой куриной шеей – и раздает старикам и подросткам заказы вроде туалетного гольфа или кукол-эксгибиционистов.
И всегда с улыбкой.
– Тебе своих все-таки стало мало? – Усмехнулся я и сразу же отвернулся от летящей пощечины.
После смены она дает уроки английского тринадцатилетней Жанне Д’Арк, мечтающей вступить в армию обороны Израиля и отвоевать ее права на Палестину. Огненная девчонка.
– Ты кретин, Алан, когда-нибудь я тебя убью.
Не успеешь, думаю я.
– Гавнюк.
Я сделаю это раньше.
После занятий она читает сказку своей младшей сестре. Только не эти серии страшных историй Братьев Гримм, которые люди, прикрываясь моралью, превратили в продукт розовой фабрики «Единорог». Она говорит, что ужас можно познать самому, а учить стоит в первую очередь добру.
Она достает со стеллажа за спиной обмотанный пищевой пленкой кирпич и швыряет на стойку с напускной обидой, утыкаясь длинным носом в монитор компьютера.