Из своей «шанелистой» сумки Нуркан достаёт упаковку детского пирожного в виде медвежат и протягивает Марусе:

– На вот, держи.

– Ува! Бални! – радуется та и по моему примеру тянет ручки к Нуркан. Она наклоняется, позволяя девочке обнять её за шею.

- Ай, ты, моя хорошая!

Маруся смеётся. Я тоже. Нежданная минутка радости.

Мы пьём чай в большой комнате из бабы Симиного гэдээровского сервиза. Маша смотрит продолжение «Холодного сердца», сидя на полу перед телевизором, а мы с Нуркан тихонечко переговариваемся.

Она рассказывает мне новости последних трёх дней.

– Артём допрос мне устроил, мол, куда ты подевалась. А я говорю, не знаю. Пришла потихоньку, забрала твои вещи. – Нуркан вытаскивает из своей необъятной сумки небольшой свёрток.

– Спасибо.

– Там кто-то приехал, – продолжает она. – Кто–то важный. Герман закрыл весь этаж. Даже мне запрещает подниматься. Охрану поставили, будто для президента какого-нибудь. В прошлом году так же было и как раз в конце августа.

Я знаю, почему именно в это время, но предпочитаю не комментировать.

– Говорят, вы там с самого открытия?

– Да. Как пришла, так и осталась.

– Герман вас ценит.

– Помогаю, как могу.

– Что, и пули вынимаете? – шучу я.

Скрытые тяжёлыми веками глаза Нуркан смотрят на меня поверх чашки, так что я тут же осекаюсь.

Не хочу становиться на эту дорожку. Не хочу ничего знать. Пусть для меня это нетипично, но сейчас я обеими руками за страусовую политику. Незнание – сила и, в данном случае, надеюсь, освобождает от ответственности.

Нуркан имеет на это счет своё мнение.

– Фраза есть такая из сериала про бандитов: «Молодые. Озоруют». Вот они и озоруют. Я не осуждаю, нет. Каждый вертится как может. Тем более, Герман меня не обижает: платит хорошо и вовремя, премии выделяет.

– Но Герман же не хозяин клуба, так? – всё же лезу с вопросом.

– Да, так. Хозяин его друг. Герман его братом называет. Я думаю, это именно он приехал. Охрана на входе проверяет каждого, просто так и мышь не проскочит. Девчонки официантки жалуются, что всех их постоянных клиентов распугали. Всё какие–то важные люди приходят, сидят, едят, на чаевые не больно щедрятся.

– А как зовут того друга вы не знаете?

– Вроде, Ярослав. Слышала за пару дней до этого, как Герман по телефону говорил, что Яр приезжает.

– Может, Явр? – вспоминаю я давнее прозвище Тимура.

– Явр? – переспрашивает Нуркан и пожимает плечами. – Может, и Явр. А что это за имя такое?

– Это по фамилии. Яворский.

Женщина отставляет чашку в сторону и складывает руки перед собой, как в школе. Она долго молчит, потом поднимает на меня тяжёлый взгляд.

– Эту фамилию я слышала. Давно, правда. Работала тогда в больнице в Островке, знаешь?

– Да. Это по московской трассе.

– Ага. Там. То был первый год, как я решила в России остаться. Надо было вид на жительство получать, а в городе это дорого. Поехала в Островку, устроилась в хирургическое. У них как раз место освободилось, а у меня опыт был.

Я чувствую необъяснимое беспокойство. Хотя, почему необъяснимое. На мысленных подкорках я уже знаю, о чём пойдёт речь. Как человек, повидавший в жизни достаточно дерьма, истории с трагическим концом я не люблю. Фильмы ужасов не смотрю, сериалы с кровищей и насилием тоже. Книги страшные не читаю. Нет у меня необходимости щекотать нервы.  И всё же сейчас я замираю, во все глаза уставившись на Нуркан.

– Ночью привезли семью. Авария. Мальчик умер ещё в скорой. Отец с матерью стабильно «критичные». В Островке больница маленькая, с одной операционной. Сначала мы занялись женщиной. Она была очень плоха: раздавлена грудная клетка, внутренне кровотечение. Хирург – молодой парень, но смелый отчаянный. По тому, как действовал, я понимала – для этой женщины он сделает всё. Таких, на самом деле, мало. В подобных случаях врачи рисковать не любят. Женщина не жилец–то была, это понятно.