– Ева, если ты не заговоришь, я обвиню тебя в препятствовании следствию. Ты этого хочешь? – её тон был ледяным, почти механическим.

Потом она сменила тактику, наклонилась ближе, понизив голос до вкрадчивого шёпота:

– Дай мне хоть что-то, Ева. Докажи, что ты на нашей стороне, и я постараюсь тебя защитить.

Видя моё молчание, она выпрямилась и фыркнула:

– Того, кого ты выгораживаешь, здесь нет, поняла? Ты одна. Это ты сидишь передо мной, а не он.

Я молчала. Страх сковал мне горло. Я боялась последствий, если назову имя Ильи. Кто он вообще такой? Я не знала ничего – только то, что он вытащил меня из той перестрелки, а потом холодно, но вежливо попросил держать язык за зубами. Его голос до сих пор звенел у меня в ушах: спокойный, низкий, с ноткой угрозы, которую он даже не пытался скрыть. Я дала ему обещание, и нарушить его казалось опаснее, чем терпеть допрос. К тому же, как я объясню полиции, что сбежала с каким-то вооружённым типом, который явно не был примерным гражданином? Они бы тут же решили, что я с ним заодно.

Наконец, после нескольких часов допроса, она открыла дверь и кивнула головой:

– Пошли. Пора ехать в конспиративный дом.

За дверью ждали двое мужчин. Они не были в форме, но и на следователей не походили. В них чувствовалась какая-то грубость – в сутулых плечах, в том, как они переглядывались, будто делили между собой грязную шутку. Один был широкоплечим, с щетиной и мутными глазами, другой – тощий, с нервным тиком в уголке рта. Они закинули меня на заднее сиденье машины без опознавательных знаков – старого седана с потёртыми сиденьями, пахнущего бензином и застарелым потом. Пока мы ехали, они болтали о футболе, игнорируя мои робкие вопросы. Я смотрела в окно, пытаясь понять, куда меня везут, но город за стеклом превратился в размытое пятно огней.

Мы остановились у дешёвой гостиницы на окраине – обшарпанное здание с облупившейся краской и мигающей неоновой вывеской. Номер был под стать: две продавленные кровати с выцветшими покрывалами, потёртый ковёр в пятнах и запах плесени, пропитавший всё вокруг. Мужчины бросили свои сумки на одну из кроватей, достали пиво из пакета и закурили. Сигаретный дым лениво поднимался к потолку, смешиваясь с тусклым светом лампы.

– Какая чёртова дыра, – пробормотал широкоплечий, стряхивая пепел прямо на пол.

– Очередной день в офисе, – хмыкнул тощий, открывая вторую бутылку. – Хочешь в карты перекинуться?

Они уселись за шаткий столик у окна и начали играть, будто меня вообще не существовало. Я сидела на краю кровати, сжимая рюкзак, и пыталась понять, что происходит. Почему они пьют? Почему мне не дали отдельную комнату? Это что, теперь моя охрана? Их поведение выбивало меня из колеи. В стрип-клубе я видела таких типов сотни раз – небритых, с тяжёлыми взглядами и подлой ухмылкой. Они были непредсказуемы, особенно когда напивались.

Через пару часов, когда бутылки уже громоздились на столе, широкоплечий повернулся ко мне. Его глаза были мутными от пива.

– На что уставилась?

Я замялась, голос дрожал:

– Вы уверены, что вам стоит пить?

Они переглянулись и заржали, будто я сказала что-то уморительное.

– А тебе что за дело? – он затянулся сигаретой и выдохнул дым мне в лицо, от чего я закашлялась.

Потом он наклонился ближе, упёршись локтями в колени:

– Никто в участке не хочет с тобой возиться и, тем более, защищать тебя. Никто. Думаешь, им есть дело, если я выпью пару бутылок?

Я сглотнула ком в горле:

– Что значит, никто не хочет меня защищать?

Он ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы:

– Ты стриптизёрша, которая молчит как рыба. Из-за тебя двое наших в больнице, ещё двое – в морге. Никто не хочет подставлять свою задницу ради тебя.