Мать обернулась к нему – сама приветливость и лучезарность.

– А где твой брат? Ну-ка бегом подымай этого засоню. Оказывается, у нас в холодильнике была сгущенка. Я напекла блинчиков.

– Ма, – он ошарашено посмотрел на нее, а затем оглядел кухню. Вокруг царил полный бардак, яичная скорлупа вперемешку с мукой покрывала столешницу, мойка была завалена грязной посудой.

– Ну, – мать деловито выкладывала на тарелки подгоревшую напоминавшую подошву яичницу. – Мне что два раза тебя просить?

– Мама, но Артема нет.

– В смысле? Что ты выдумываешь? Тебе просто лень пойти разбудить брата. Ну, так и скажи: мама я ленивый и никчемный, мне плевать на тебя, на то, что ты все утро провела на кухне, иди мамочка и буди моего брата сама.

– Но…

– Хорошо, Алексей. Я пойду и сделаю это. Надеюсь, тебе станет стыдно.

Она отодвинула его в сторону и вышла из кухни, размахивая металлической лопаткой, которой только что накладывала яичницу с помидорами. Капли томатного сока, оставшегося на лопатке, разлетались по сторонам, как капли густой венозной крови. Алексей сжался в ужасном предчувствии.

Где отец? Почему он все еще спит?

Он прокрался вслед за матерью, боясь, что та обернется и (Что? Что она может сделать, дурачок? Она ведь твоя мама!) заметив его, расстроится и разозлится на него еще больше.

Из холла она открыла левую дверь, – дверь спальни сыновей, – а Алексей проскользнул в правую.

В спальне родителей царил полумрак. На большой двуспальной кровати лежал отец.

– Пап, – произнес мальчик, подойдя ближе. – Что с нашей мамой? Пап?

Мужчина не ответил, и Алексей сделал еще один робкий шаг в его сторону. Занавеску на окне всколыхнуло ветром, и в комнату проник дневной свет.

От вида отца Алексею стало еще больше не по себе. Почему он уткнулся в подушку, а его рука так неудобно выгнута? И почему он не храпит? Он всегда храпел

Где-то на другом краю Вселенной закричала мать. Крик перешел в звериный полный ярости рык.

– Папа, – Алексей дотронулся до его плеча и тут же отдернул руку. Пальцы словно обожгло. Плечо отца было ледяным.

В следующий момент в спальню подобно фурии ворвалась мать. Дверь с грохотом ударилась в стену. На туалетном столике звякнуло зеркало.

Она схватила Алексея за плечи и развернула лицом к себе.

– Что ты сделал с братом? Где твой брат! – закричала на него мать. – Ты, маленький говнюк!

Размахнувшись, она закатила ему пощечину. Голова мальчика дернулась и из глаз брызнули слезы.

– Ма… я не…

– Убийца! Малолетний убийца! Верни мне сына! – она впилась в его лицо длинными острыми ногтями.

Он открыл глаза, и воспоминания рассыпались. Образ обезумевшей матери растаял.

Под правым глазом заныл небольшой бледный шрам, оставшийся ему на память о ней и том утре. Рука, сжимавшая пачку, заметно подрагивала. Алексей испугано затолкал ее в карман, подальше от глаз. Курить расхотелось.

После того случая мать отправили в "Сосновый Бор" психлечебницу на окраине города. Ее заперли в корпусе для убийц в одиночной палате. Отец выжил. Она нанесла ему несколько ударов кухонным ножом пока тот спал. Он перенес несколько операций и месяц провел в реанимации. Но когда его выписали первое что сделал – поехал к ней. Алексей был с ним и видел, как они сели друг на против друга – мать с нечесаными волосами, мешками под глазами на осунувшемся лице, с острыми плечами, выпирающими из-под халата, и отец – бледный, небритый, придерживающий себя за бок, из которого торчала трубка с сочащейся из нее тошнотворной жижей.

– Ты как? – спросил отец.

– Нормально, – ответила мать.

– Хорошо.

Больше он ее не навещал вплоть до того момента, спустя пару лет, когда пришло известие о ее смерти от апноэ.