Хидиятуллина в 80-е хотя бы уговаривали, а Александра Тарханова, по его словам, в 70-е никто и не спрашивал: «Я не испытывал никакого желания оставаться в ЦСКА. Оставалось служить полгода, и тут два очень известных человека привезли мне офицерские погоны. <…> Один еще жив, ему под девяносто – маршал Соколов. Он после стал министром обороны, а сняли его за то, что Руст на Красной площади приземлился. А вторым был генерал-полковник Соболев, зам начальника главного политуправления. <…> Устроили прямо на базе собрание, сунули мне эти погоны. Я так расстроился, что ушел к черту с этого собрания. Бродил по парку в Архангельском чуть ли не в слезах. С погонами в руках. <…> Потому что одной ногой был в московском «Спартаке». Так маршал с генералом меня догнали, усадили на лавочку – и принялись утешать: «Ничего страшного, ты нам нужен, никто тебя не обидит…». А я косился на их огромные звезды и понимал: все, пути назад никакого…»89.

Погоны же на плечах были не только надежной гарантией офицерских надбавок, но и наглухо привязывали игрока. Анатолий Байдачный, повздорив в 1974 году в московском «Динамо» с Львом Ивановичем Яшиным, задумал было уйти в «Спартак». Не тут-то было: «Я получил запрет на профессию. Не мог играть. А поскольку офицером числился, отправили служить на два месяца. Меня тогда как раз „Спартак“ приглашал. <…> Так скандал вышел на всю страну! Чтобы в „Спартак“ перейти, надо освободиться от армии. Получаю в ответ: „Пошлем не в „Спартак“, а лагеря охранять“. Действительно, отправили в ссылку. Только не лагеря охранять, а голы забивать за минское „Динамо“…»90.

А Хидиятуллину, чтобы уволиться из армии и вернуться в «Спартак», пришлось пойти на «военную хитрость»: «В общем, отказался я играть за ЦСКА. Вызывают, говорят: „Выбирай: или Северо-Кавказский военный округ, или Западный“. Я же из Ростова. „Северо-Кавказский“, – отвечаю. Они мне тогда с издевкой: „Ага, значит, Западный“, и во Львов меня, в СКА „Карпаты“. Ну, попробовал я там немного, чувствую, не могу, душа в „Спартак“ рвется. И… опять отказался. Позвонил Бескову, он говорит: „Пиши заявление, мы тебя оттуда вызволим“. Тренер СКА „Карпаты“ Николай Самарин, как узнал, отговаривать начал: „Поиграй хотя бы годик, „Волгу“ дадим, тем временем „Спартак“ и решит твои проблемы. Не ходи к командующему, за Можай ведь загонит“. Не послушался я, пошел. „Так и так, говорю, не хочу у вас играть, в „Спартак“ тянет“. Он пишет на заявлении резолюцию: „Направить в 8-ю танковую армию“. Скрутили мне руки и в 24 часа доставили в Новгород-Волынский Житомирской области. <…> Скоро понял: никто меня оттуда не вытащит, кроме меня самого. В общем, „закосил“. Как это удалось, длинная история. Но, в конце концов, комиссовали, да еще с какими формулировками: прочитал, до слез жалко себя стало, совсем пропащий, думаю, человек. А когда через месяц в „Спартаке“ забивал киевскому „Динамо“, те, кто меня на службу „устроили“, говорят, чуть с ума не сошли…»91.

Динамовцы и армейцы с легкостью отправляли не нужных им игроков в своеобразные «фарм-клубы» – такого понятия тоже, понятно, не существовало тогда, – в ведомственные коллективы рангом пониже. Игрокам же профсоюзных клубов переходы в низшие лиги были, как отмечалось ранее, заказаны. Причем порой футбольные власти проявляли такую бессмысленную принципиальность в соблюдении неоднократно ими же нарушаемых в других случаях регламентов, что диву даешься. Опять же, несколько забегая вперед, именно поэтому полузащитник Николай Киселев будет вынужден довольно рано, по футбольным меркам, завершить карьеру. Сам он позже будет ссылаться на травмы: «Уже в 28 лет завершил выступать за „Спартак“. Уходить в команду классом ниже и там спокойно доигрывать желания не испытывал…»