Обиду она мне так до конца и не простила. Нет, конечно, не ревнуя меня как мужчину. Я ушел из вытканного ею круга, в который она вовлекла меня как интересный винтик. Но винтиком я быть не хотел. А она не смогла простить, что я так легко взял и отчалил к той, избранной мною, которая стояла в стороне и была индифферентна ее истории. К той, которая поняла и приняла меня. Которой я по-настоящему стал интересен не как часть, дополняющая что-то более важное.

На свою свадьбу Ирину я не позвал.

Она отомстила, когда я оказался уязвим. Через пару лет. Не больно, но так, чтобы я понял. Уже став журналистом в газете, я позволил себе опубликовать неполиткорректную информацию. Она работала в пресс-службе военного ведомства, интересы которого затрагивала непроверенная заметка, и, по указанию командования, прибыла к нам в редакцию для выяснения отношений. Яркая, энергичная, деловая. Вся такая официальная. В строгом темном брючном костюме в полоску. И, закурив, с первыми фразами неискренне мило удивилась тому, что судьба свела нас в таких обстоятельствах, свела так по-взрослому. Как ей всегда нравилось.

Каким-то странным образом накануне с моего рабочего стола исчез материал, на который я ссылался в своей публикации. Нет, она не была к пропаже причастной (были в той истории иные персонажи – не о них речь). Но именно Ирина, увидев мое замешательство, косвенно обвинила меня в провокации. Завуалированно, через рапорт руководству о некомпетентности сотрудников редакции. Всем стало понятно, что тень некомпетентности ложится на меня.

Конфликт удалось уладить, но с тех пор больше я ее никогда видел. Воочию. Иногда она мелькала в поле зрения по телевизору: вела новостные передачи своего ведомства. Все очень достойно. Образ, медийная красота, точная работа на камеру, гордый взгляд из-под густых прядей роскошных каштановых волос. Только голос снова все портил.

Конечно, она мечтала о большем. Она знала свой путь. Она знала, что обязательно добьется всего намеченного. Ей нужна была Москва, не много-не мало – в свете тамошних софитов она видела свое будущее. И она добивалась своего: сначала по службе ездила в столицу России и привозила материалы даже из Госдумы. А потом она уехала туда устраивать жизнь в соответствии с планами. Вместе с Вениамином. Или он уехал с ней, или она за ним – этого не знаю. Так же, как не знаю, вышла ли она замуж. И за кого.

Она верила в свою звезду. Мечтала о будущем, о столичной журналистике. Быть на виду, быть известной. Быть актуальной и современной. Докапываться до истин и приправлять судьбу чувствами экстремальных эмоций и обстоятельств. Молодость и красота размахивали крыльями, и она отдавалась этому полету. Провожая однажды ее из университета до дома, я ощущал ветер этих крыльев, который, казалось, развевал и кроны тополей, сопровождавших нас по главному городскому проспекту. Ей было мало провинциальной славы, она мечтала об иных перспективах. И имела на это право. Грезила переводом в московский вуз, даже бросила учебу у нас и посвятила год поискам возможностей. Вернулась снова – без тени разочарования, отучилась курсом ниже, устроилась к военным. А потом наконец-то Москва. Впрочем, в “наконец-то” не уверен. Она не ограничивала себя временем. Хотя, как казалось, ей хотелось жить быстрее, чтобы шаги к мечте не затягивались надолго. Сдерживала только рациональность обстоятельств. А еще благородная гордость: когда не женской красотой, не жертвами целомудрия, а интеллектом, работоспособностью, творчеством воплотить все то, достигнув чего, она могла бы быть удовлетворена жизнью. Сама перед собою.