Едва ли можно согласиться, что человек в его высшей и активной роли субъекта черпает смыслы и цели деятельности исключительно извне и остается слеп и глух к фактуре и динамике явлений и процессов, на которые он и направляет свою активность. Едва ли можно согласиться, что всякая сложная деятельность человека может регулироваться исключительно сформированными до начала деятельности образами, представлениями об идеальном результате, «акцептором образа действий», по П. К. Анохину, не согласуясь с множеством сопровождающих эту активность процессов изменения как самого предмета труда, образов результата, так и физического, психического и психологического состояний человека, которые не только регулируют и направляют его активность, но и корректируют и формируют образы. Едва ли есть основания для буквальной интерпретации преломления «внешнего через внутреннее» (С. Л. Рубинштейн).

При жестком разделении объекта и субъекта отсекается множество причин и условий, приводящих человека именно на данное рабочее место, определивших именно данные цели и задачи, а также используемый материал – предмет труда. Вне области внимания остается множество процессов, условий и эффектов совместной деятельности, взаимодействия человека с другими людьми. Это множество эффектов исторически изменчиво.

Любые жесткие схемы исключают возможность конструктивного объяснения всего происходящего с активным субъектом, будто бы отделенным от пассивного «предмета». Жесткие схемы исключают возможность конструктивного объяснения как негативных (деформации личности, профессиональные деструкции и т. п.), так и позитивных феноменов (компетентность, опыт, профессиональное развитие, Я-концепция и др.).

Все частные схемы объяснения составляющих труда в психологии и социологии [126, 127, 236, 302] также исходят из марксизма. Строго говоря, едва ли один даже выдающийся мыслитель мог исчерпывающе отразить сложные социальные реалии, наблюдаемые им полтора века назад. Едва ли аппарат гуманитарных дисциплин в середине XIX в. предоставлял такую возможность. Едва ли труд в массе своих проявлений имел ту форму зрелости, которую мы наблюдаем сегодня. Едва ли в массовых видах труда были представлены и рассматривались эффекты, ставшие бичом конца ХХ в. (синдром эмоционального выгорания, стресс «белых воротничков» и т. п.). Составляющие высококвалифицированной деятельности были исключительно атрибутом немногих творческих профессий и не рассматривались в общей схеме труда. К. Маркс сам же метафористически ярко отразил эту историческую динамику: «Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны. Только с позиции более высокого уровня развития мы можем судить о более низких стадиях, но не наоборот» (Соч., т. 46, ч. 1, с. 42). Согласимся, что труд в середине Х1Х в. не мог быть ключом, раскрывающим и объясняющим все сущностные моменты труда начала ХХ1 в.

В рамках настоящего пособия нет возможности для полноценного философского анализа как самого феномена труда, так и истории его познания. Мы вынужденно ограничиваемся указанием на корни сложившегося в отечественных гуманитарных дисциплинах понимания и объяснения этого феномена и границ методологического и понятийного аппаратов, то есть на составляющие исторически сложившейся научной парадигмы. Поэтому просто признаем, что используемые до настоящего времени в психологии труда схемы структурирования труда являются более или менее точной калькой с марксова объяснения и членения. Следовательно, они несут в себе все его родовые особенности.

Прежде чем мы определимся с ключевыми компонентами науки – ее объектом и предметом, обратимся к самому феномену «труд», его философскому, экономическому, культурному и психологическому осмыслению в середине Х1Х – середине ХХ в.