– Ну да, у нас вся семья – байкеры. Я ее еще маленькую катала на своем байке. Потом и ей купили. А вообще я бухгалтером работаю – надо же как-то зарабатывать. Муж умер, из наших восьмидесятников до пятидесяти редко кто доживает.

– А кто это, восьмидесятники?

– У нас это те, кто к байкерскому движению присоединился в 80-е годы.

Я пожелал ей здоровья, успехов и внуков. Потом пришли бабушка с внучкой сфотографировать девочку для портфолио в школу танцев. Она прекрасно позировала, почти профессионально. При воспоминании о маленьком Феде по мне пробежали мурашки. Следующая женщина заказала сделать подписи на снимках к 30-летнему юбилею дочери, а потом составить из них календарь. Там, где дочь была совсем маленькой, надо было написать то и так, что и как она говорила в то время. Видимо ее мама вела дневник с записями этих слов и выражений: «Любись?» вместо «Любишь?», «Вкусная каса!» вместо «каша» и так далее. Сначала эта приторность была смешной, но вскоре утомила. Но в этот раз мне удалось сохранить спокойствие.

Чем дольше я выполнял заказы клиентов, тем сильнее начинал чувствовать себя врачом в поликлинике, кем-то вроде психотерапевта. Лина, видимо, выполняла, похожую функцию, помогая посетителям художественного салона выбирать картины и багет. Некоторые из них приходили со своими картинами. Меня поразила одна идиллическая немолодая пара, забиравшая заказ. Лысый супруг, по виду предприниматель или преподаватель, был в красивом темном костюме, несмотря на выходной день. Он почтительно следовал за своей второй половиной. Его жена, среднеазиатского происхождения, была одета просто, скромно, по-будничному. Когда Лина вынесла им картину из подсобки, жена молча вытерла слезу. Полотно было довольно большое, примерно 60 на 80 см. На фоне пронзительно голубого неба сверкала мечеть. Кажется, ее же писал Василий Верещагин во время поездки в Туркестан. Картину обрамляла богатая позолоченная рама.

– Как Вы хорошо раму подобрали! – обратился муж к Лине. – Совсем по-другому заиграла. Мы очень благодарны.

Расплатившись, они удалились. Жена, хотя и улыбалась, но так и не произнесла ни слова.

Вскоре в «Канцтоварах» послышалось необыкновенное оживление, как будто там опять завелась Филька. Но я напрасно напрягся – это вернулся Борис. Он поприветствовал Лину и меня, поставил сумку с аппаратурой и, приземлившись в кресло для посетителей, поинтересовался, как прошел день. Действительно, пора было закрываться. Борис выглядел усталым, но довольным. Я отрапортовал о выручке, выполненных работах и о принятых заказах.

– Ну, нормально для выходного, – одобрил он. – А я видел настоящую классическую тещу. «Тут встань! Фотографируй так!». Свет ее вообще не волнует, как и то, что пара устала и делает натянутые улыбки. Судья Арбитражного суда… Женит единственного сына-юриста на не единственной дочке бизнесмена и сотрудницы банка.

– Почему же теща? – вмешалась Лина. – Она – свекровь.

– Это как посмотреть. Вообще в анекдотах про тещу все тещи такие. Я не сразу отца жениха распознал, только когда дело дошло до ресторана. Такой тихий маленький мужичок сел с ней рядом. Вообще тише всех был. Невеста, как всегда, хороша. Жених по лицу копия мамы, а по характеру, кажется, папы.

– Что ж, богатая невеста? – Лина оживилась. – А себе кого присмотрел?

– Невесте – квартиру в приданое. Жениху тут же организовали место в банке топ-менеджером, так что она может вовсе не работать. Об этом он только на свадьбе узнал. Такой приятный сюрприз. Кстати, в банк его устроила старшая сестра невесты, особа еще молодая, незамужняя и довольно миловидная. Вот на нее-то я и положил глаз. Конечно, обидно, что она мне не ровня в финансовом отношении. Прямо как у Островского в «Бедность – не порок». Слышь, Макс, что делать-то?