Корхарт замолчал и взяв кружку двумя руками, заглянул внутрь словно хотел разглядеть нечто в клубах пара. Пауза явно затянулась и Эйдану пришлось спросить первое, что пришло ему в голову:

– А как до этого провожала?

– Я не помню, – ответил Корхарт тихо и не сразу. – Я бы сейчас всё отдал, чтобы помнить каждый свой отъезд, понимаешь? Где-то с шутками, где-то с ласковыми обещаниями, которые я начинаю забывать – и это меня чертовски пугает… Неистовый и пьяный секс двух готовящихся на долгое расставание людей, жаркие и тесные признания; часы перед отлётом вместе с семьёй, поездки в Акадию с Итаном и Пейдж – все эти воспоминания сейчас так много значат! Самое страшное, что мне начинает казаться, что эти воспоминание и есть то единственное, что у меня осталось от моей семьи. Стоит мне что-то забыть, хотя бы какую-то мелочь, – и я не смогу воссоздать то, к чему возвращался после каждой экспедиции. Как же я скучаю за ними! – застонал полярник с тоской в голосе, но тут же твёрдо добавил: – Но слёз не было никогда! А тут, на тебе – расплакалась! И тогда мне самому как-то не по себе стало, хоть бери её в охапку и беги домой, – мужчина неожиданно хмуро заглянул в лицо Эйдана и резко бросил: – Но тебе этого не понять, у тебя нет ни семьи, ни детей!

Глядя на измотанного и мрачного человека, Эйдан вдруг остро, и тяжело ощутил его боль и отчаяние, – и тем острее ощутил собственное забвение на краю света. В голосе Корхарта он слышал вой обречённого волка, попавшего в западню и чувствовавшего приближение смерти. Чувство было такое, что надумай Эйдан потянуться к корзинке печений с предсказаниями, то непременно вытянул бы то, на бумажке которого имелось послание: «Вам не спастись!»

– Это не означает, что я тебя не понимаю, Рон, – сказал примирительно Эйдан и слегка подался из тени, чтобы тот мог видеть дружескую, хотя и натянутую улыбку. – Связь с близкими и родными людьми не теряется и не слабеет из-за расстояния, а зачастую только крепнет вопреки ему. У меня есть мама, младшая сестра – мне есть о ком думать! – Ридз немного запнулся и совсем уж неуклюже, как это делают далёкие от религии люди, добавил: – Молиться… и просить милости у Бога.

– Вот как? И ты молишься?

Смущённо хлопая ресницами, Эйдан ответил:

– Знаешь, я не очень-то религиозен, чтобы молиться, однако наша ситуация… Сам понимаешь.

Корхарт смерил парня тяжёлым взглядом и пригладил непослушные волосы на висках.

– «Ре-ли-ги-о-зен»… – повторил он, растягивая слово, кивая головой в такт. Словно что-то вспомнив, он прищурился и наставил на Эйдана палец. – У религии есть одно удивительное свойство: делить всех на праведников и – нет. Причём рай уготован только для первых, а вот в ад могут попасть и те и другие!.. Не думал об этом? Это не мои слова, а человека, который был здесь до тебя.

Корхарт замкнулся, впрочем, как и всегда, когда речь заходила о таинственном предшественнике Эйдана на станции. Молчание снова повисло в воздухе, собираюсь в тучу. Эйдан неуютно заёрзал в кресле и решился продолжить диалог.

– И он верил в это всё? В ад и в рай?

– Здесь полярная станция, а не монастырь! – ответил Рон грубо, сверкнув глазами. – К тому же мы были с ним не настолько близкими друзьями, чтобы говорить по душам. Во что он верил – мне не известно, но судя, по его словам, думаю, что если он во что-то и верил, то держал это при себе! Выгляни в окно – реальность не изменится от твоих иллюзий, как бы ты их не называл.

Потупив взгляд, Эйдан тихо прокомментировал:

– Моя сестра считает, что истинная реальность лишь та, в которой живут наши мечты. Всё остальное плод наших пороков.