Аль закашлялся, задышал чаще. Сделал большой глоток, ощущая, как попавшая внутрь гадость вышибает похмелье.

Такийцы и правда похищали красавиц, но местных предпочитали сговаривать, устраивая похищение больше как дань традиции. Зато разводы здесь были под запретом – украл, так постарайся жить долго и счастливо. Вдовы же имели право выйти замуж через три месяца после гибели супруга или шесть после его исчезновения в море. И никакого осуждения вдовства.

– Откуда узнала про абордаж? – выдохнул Аль. Эта традиция вступления в должность не афишировалась за пределами Такии.

– Так вчера пришел смотрящий за кораблем, проверить, не нужно ли чего. Ужин принес. Вот и я тоже, – последовавшая выразительная пауза заставила Аля напрячься, – устанавливала связи.

Аль похолодел, стиснул чашку, и в каюте раздался жалобный треск посуды.

– Девятиликий, не обжегся, не порезался? – Майра с тревогой бросилась проверять его руку, потом схватила полотенце, вытерла выплеснувшийся на кровать отвар. Хотела было убрать осколки, но Аль остановил ее, взяв за запястье.

– Я сам. Еще порежешься.

Майра посмотрела на него с удивлением, однако возражать не стала.

– Не было ничего. Мы даже не пили, – буркнула она смущенно, когда осколки от раздавленной чашки были убраны.

– Я не об этом переживал, – мягко проговорил Аль.

Майра уставилась на него в недоумении, затем ее лицо исказила гримаса досады.

– Я напала на тебя семь лет назад по дурости, от страха, а ты все еще думаешь, что я…

Она отвернулась, скрывая чувства.

Аль поднялся, подошел, нежно обнял девушку со спины, в который раз удивляясь, какая она маленькая. Он легко мог поцеловать ее в макушку. А эти птичьи плечики? И вся Майра такая хрупкая, только хрупкость эта обманчива. Внутри девушки жила сила. Дядя Кайлес намекал, что потенциал у Майры такой, что ученица должна превзойти своего учителя, если дурью не будет маяться.

Аль вспомнил, как Майра не раздумывая атаковала посланников ульхов, как за секунды смогла пробить защиту. Содрогнулся. Этого он, пожалуй, боялся больше всего на свете. Что сорвется, нарушит закон и кого-нибудь убьет ради него.

– Я никогда не считал тебя чудовищем, – выговорил он то, что давно было на сердце, – но я готов любить тебя, даже если ты им станешь.

– Дурак, – припечатала Майра, однако обиженно сопеть перестала. Повернулась, заглянула в глаза, спросила тихо:

– Правда, любишь?

Он обнял сильнее, прижал к себе, ощущая, как сильно колотится в груди сердце.

– Правда. Люблю.

Давно. Когда понял, что без Майры жизнь становится серой и скучной. Когда при виде ее улыбки теплело в груди. Когда холодел от ужаса при мысли, что она может пострадать или сорваться и причинить кому-то вред. Когда охранял ее в академии. Когда просил парней присмотреть за ней.

Да что там говорить. Их связывало так много, что он просто не представлял себе жизни без Майры.

Она прижалась, обнимая доверчиво, по-детски, и Аль ощутил, что фигура у нее уже не детская. Покраснел. Отодвинулся. Подцепил подбородок, заставляя заглянуть себе в глаза.

– И чтобы никаких установлений связи и алкоголя, поняла? – спросил голосом очень злого старшего брата.

Майра оскорбленно вскинулась, потом прищурила глаза.

– Идет. Но у меня два условия. Ты рассказываешь, что натворили эти почти не пираты и зачем ты им. И не оставляешь меня сидеть на этом корабле под присмотром. Я уже не маленькая и в няньках не нуждаюсь.

Фраза прозвучала с угрозой, и Аль вдруг представил себе Майру в таверне, среди мужчин, а в голове зазвучал пьяный голос Ацтаки:

«Чем красивее женщина, тем больше ее ценность. А уж если сильный магический дар… Порой даже замужество не спасает. Крадут и увозят на дальние острова. Капитаны борются, а толку. Ты же понимаешь, если можно воровать свободную, то с замужней просто риски выше. Поэтому наши красавицы всегда под охраной или дома».