В большом зале ратуши кипела работа. Палач комиссара и местный палач, Кристиан Богомольный, притащили сюда разобранную дыбу и деловито осматривали блоки и веревки, вполголоса обсуждая их готовность к употреблению. Чмырь прохаживался вокруг уже собранного кресла допросов и постукивая молотком ровнял погнувшиеся в дороге шипы.

Приставы разгружавшие, под надзором Чмута телеги, приволокли завернутые в рогожу железные приспособления и свалив их в угол, снова пошли на улицу.

Брат Ульрих подсел к столу, за которым его поджидал нотариус. Нужно было отписаться инквизитору о своем прибытии в Шаффурт и начале работы.

Комиссар диктовал, а отец Руперт обмакивая перо в чернильницу медленно писал. Рука нотариуса дрожала. Он старался. Даже придерживал руку другой рукой, но все ровно выходило криво.

Диктуя послание брат Ульрих уловил в привычной разноголосице приближенных незнакомые интонации и подняв голову увидел здешнего секретаря, который деловито обсуждал с Чмырем, работу винтов, в кресле допросов.

Чмырь утверждал, что винты нужно смазать конопляным маслом, а секретарь настаивал, что лучше свиным салом. Мол, сейчас лето и оно не будет застывать. А ход винта, по салу, будет мягче, без рывков и остановок.

Брат Ульрих, скосил глаз на написанное нотариусом и пришел в ужас. Буквы на листе бумаги были выведены криво, строчки изгибались, словно лесные тропы, по которым они недавно плутали. Кое-где виднелись кляксы. Медленно выдохнув воздух, он воздел глаза к потолку и попросил у бога прощения за проявления гнева, к ближнему.

– Господин секретарь. – Негромко позвал комиссар и был услышан.

Войтеховский торопливо в два приема, выбил трубку о каблук и направился к нему. Не поднимаясь на возвышение, он преклонил колено и перекрестившись припал к протянутой руке.

– Мое почтение, ваше высокопреподобие. Слава Иисусу Христу.

– Во веки слава. Аминь.

Брат Ульрих троекратно перекрестил коленопреклоненного и сделал знак подняться.

– Господин Войтеховский, вчера мне сказали, что вы постигали науки в университете. Если я не ошибаюсь, то в каком?

– Святой Магдалены. В Париже.

– Ах, даже так. Изучали богословие?

– И богословие, в том числе. Но больше римское право. Однако из-за недостатка средств, был вынужден постоянно прерывать обучение и не поднялся выше ступени бакалавра искусств.

Войтеховский виновато потупился.

Брат Ульрих с сомнение взглянул на его припухшие глаза и подумал, что не только финансовое положение помешало этому вечному студенту переступить указанный рубеж. Однако он стал заострять на этом внимание и сказал:

– Господин Войтеховский, как человек образованный и правоверный католик, не откажитесь помочь следствию?

– Буду рад послужить во славу католической церкви и святого престола.

Брат Ульрих взял со стола лист исписанный нотариусом и протянул его Войтеховскому.

– Потрудитесь переписать начисто.

Пока Войтеховский писал, францисканец, из-под полуопущенных век внимательно наблюдал за ним. Перо бакалавра прямо бегало по листу бумаги. Через короткое время, комиссар получил требуемое. Вчитываясь в написанное он не смог сдержаться и изумленно приподнял брови. Подчерк у бакалавра был просто изумительный. Мало того, что нигде ничего не съехало, но и буквы были выписаны словно напечатаны Гуттенбергом, одна в одну.

Уважительно кивая монах еще раз внимательно взглянул на Войтеховского. Тот стоял почтительно смиренно, но в глазах бегали искорки.

– Шалоплут, конечно. – Подумал брат Ульрих. – Но такие люди в нашем деле и нужны.

Остановив взгляд на бакалавре и выдержав утомительную паузу, францисканец спросил: