– Пятеро всего. Сам управлюсь, – отмахнулся Матвей, вытягивая из кобуры револьвер.

– Не дури. Они тоже не с кистенями скачут, – попытался осадить его кузнец.

– Бать, дай кровушку разогнать да размяться, – заканючил Матвей. – Да и не любит батюшка, когда стреляют. А мне его поблагодарить надобно. Вылечил ведь, – напомнил он, внимательно отслеживая реакцию отца.

– А ежели они палить станут? – не сдавался Григорий, даже не пытаясь подгонять коней.

– Я сейчас стрелять стану, а ты после не вмешивайся. Только ежели кто в спину ударить решит, или на тебя попрёт, – азартно усмехнулся Матвей и, встав в телеге на колени, вскинул револьвер.

Степняки приблизились уже метров на сто, так что вполне могли видеть каждое его движение. Всадники тут уже рассыпались в стороны, при этом даже не пытаясь взяться за винтовки. Подобное оружие было видно у всех. Более того, двое из пяти принялись натягивать луки. В воздух взвились стрелы, и Матвей на всякий случай сдвинулся в сторону, успев крикнуть:

– Батя, стрелы!

Сидевший на передке кузнец одним толчком сместился на самый край телеги и, оглянувшись, презрительно скривился:

– Живыми взять хотят. Стреляй, Матвейка. Не к добру это.

– Погоди, бать. Пусть поближе подойдут.

– Да стреляй ты, бес упрямый, – рявкнул кузнец, плавно смещая дроги в сторону, чтобы снова сбить противнику прицел.

Кони, шедшие всё той же ходкой, размашистой рысью, словно почуяв опасность, перешли на короткий галоп сами. Дроги начало трясти и подкидывать, так что требование отца выполнить в таких условиях было невозможно при всём желании. Выждав, когда степняки подберутся метров примерно на сорок, Матвей снова встал на колени и, прицелившись, спустил курок.

Тяжёлая пуля ударила одного из всадников в плечо, заставив его выронить лук и повалиться на луку седла. Переведя ствол на ещё одного всадника, парень всадил ему пулю в бедро и едва успел найти взглядом третьего, когда в плечо ему ударила стрела. От удара Матвея чуть развернуло, но кроме тупой боли, парень ничего не почувствовал. Опустив взгляд, Матвей удивлённо хмыкнул. Стрела оказалась не обычной. Предположение Григория, что их собираются брать живыми, подтвердилось.

Вместо наконечника, к стреле был прикреплён глиняный шарик. Таким степняки обычно старались бить в голову, чтобы жертва потеряла сознание. Быстро оглянувшись на отца и убедившись, что с ним всё в порядке, Матвей снова вскинул револьвер и всадил пулю в плечо ближайшему лучнику. Вскрикнув, тот покачнулся в седле и едва не выпал, но опыт взял своё. Кое-как выровнявшись, кочевник оглянулся на выпавший из раненой руки лук и снова ударил коня пятками.

– Батя, отъезжай и карабин бери. Прикроешь, – скомандовал Матвей, выхватывая из сена отцовскую шашку и выпрыгивая на дорогу.

– Куда, бешеный! – взвыл кузнец, натягивая поводья.

Разогнавшаяся пара пробежала ещё метров тридцать, когда дроги, наконец, встали. Схватив карабин, Григорий соскочил на землю, ловко передёргивая затвор. Матвей же, едва оказавшись на дороге, спокойно выпрямился и, подняв револьвер, дважды нажал на спуск. Теперь все пятеро степняков были ранены. Именно этого парень и добивался. Лишить их возможности воспользоваться огнестрельным оружием или луками.

– Ну что, косоглазые, спляшем?! – выкрикнул он, выхватывая шашку.

– Заман багадур! – раздалось в ответ, и степняки взялись за сабли. Ну, те, кто имел такую возможность.

Глядя, как кочевники разворачивают коней для атаки, парень только зло усмехнулся. В стороне от боя не остался никто из них. Даже те, кто был ранен в правое плечо, взялся за рукоять сабли левой рукой. Разогнав коня, ближайший степняк вскинул саблю и, привстав в стременах, нанёс мощный, стремительный удар, норовя зацепить противника самым кончиком клинка. Такой удар нанесёт длинную рану, но не убьёт. И пока боец будет приходить в себя после удара, его можно будет пленить.