Спустя несколько часов на свет появился ее внук – Артур, которому так и не суждено было увидеть самого родного человека. Непреходящая боль утраты, поселившаяся в тот день в душах близких ему людей, навсегда превратила первый светлый праздник в отголосок давней беды. В его настоящий день рождения в их семье вместо праздничных зажигали поминальные свечи. Первые три дня жизни Артура перестали существовать. Смерть украла их, оставив в записи о рождении следы вынужденного обмана. Но можно ли кого-то обвинять в этом невольном воровстве? Пожалуй, это был самый безобидный и необходимый подлог в странной истории знаменитой семьи.

– Ну, что вы думаете об этом парне, Мирза? – Галина Борисовна обращалась ко всем подчиненным мужчинам исключительно на «вы».

– Нормальный вроде. Посмотрим, Галина Борисовна. Я знаек не люблю, вы же знаете. Умничать у нас не надо, надо работать. Но этот вроде ничего. А вообще – как скажете!

Стас ничего не знал об этом разговоре и мог только догадываться о том, как решалась его судьба до того, как ему сообщили о положительном итоге столь необычных собеседований. Озадаченный увиденным, он и сам пытался оценить едва знакомых людей, которым было суждено изменить его жизнь и на долгие годы войти в нее.

Если бы фильм «Жмурки» с колоритным россиянином в исполнении Сиятвинды вышел на экраны на несколько лет раньше, Стас наверняка подумал бы, что сценарист придумал образ своего персонажа после встречи с Мирзой. Конечно, доведись Ратникову учиться в Университете дружбы народов или хотя бы прознать в голодные времена студенчества о волшебной шаурме индийских кулинаров из местной столовой, необычных впечатлений от первого знакомства с чересчур русским иранцем у него наверняка поубавилось бы. Но Стас учился в финансовом институте, где приходилось удивляться не обилию людей с экзотической внешностью, говорящих на отборном русском языке, которому позавидовал бы сам Ерофеев, а количеству студентов южной наружности, которые на государственном языке, напротив, почти совершенно не изъяснялись. Многие из них, к слову, были отличниками.

Мирза Саджади в РУДН никогда не учился, но, как и многие тамошние студенты, являлся иранцем лишь наполовину. Его отец был иранским коммунистом, а мать, как было принято шутить в советские времена, в графе национальность писала «русская», хотя ее девичья фамилия недвусмысленно намекала на присутствие в родословной семитских кровей. В общем, смесь вышла гремучей.

После начала исламской революции 1978 года отец Мирзы, который возглавлял крупный нефтеперерабатывающий завод, счел за благо воспользоваться связями в Советском Союзе и вывезти семью с семилетним сыном в Москву к родственникам жены. Неизвестно, какими бы были перспективы стойкого марксиста в исламской республике, но представить Мирзу свято соблюдающим законы шариата Стас при всем желании не мог. Благодаря регулярным летним поездкам к родственникам матери в Краснодарский край юный житель Ирана, как губка, жадно впитывал романтику советской дворовой жизни, которая никак не вязалась с идеалами исламской революции.

По мнению самого Мирзы, скорее всего, его расстреляли бы за нарушение сухого закона, хотя, останься он на родине, вкус алкоголя навряд ли стал бы для него таким знакомым и почти родным. Но, перебравшись в Союз, он, как любой советский школьник, уже в старших классах безошибочно определял производителя портвейна и плодоягодного вина, не глядя на тару.

Бывший член партии народных масс Ирана со временем наладил быт семьи в Москве и трудился в Агентстве печати и информации в качестве переводчика с фарси и арабского языка.