Впервые папка лёг спать на полатях, а не на кровати в передней избе.

А уже утром вдруг потребовал, чтобы мама одела сына и подготовила еду на день на двоих.

– Это ещё зачем? – встревожилась мама. – Какого рожна сынок должен с тобой маяться? Зачем таскать его за собой решил? У него разве дома нет с мамкой?

– Не твоего ума дело! – вспылил папа. – Делай, что тебе сказано!

Не помогли ни мамины уговоры, переходящие в скандалы, ни Надькины слёзы.

Папа настоял на своём.

С тех пор папа забирал сына с собой.

– Поехали, Адольф, трудиться, – говорил отец. – В нашей семье лодырей не было и не будет. Привыкай к работе.

Мальчишка с радостью бежал к отцу, лепетал что-то.

Надя и мама изведутся, переживая, пока они вернутся домой.

Надя долго не могла понять папу. А мама не объясняла. То ли сама не понимала, то ли не хотела говорить дочери.

Помогла соседка бабушка Степанида.

– Мальцом прикрывается антихрист, – как-то подслушала Надя разговор старухи с мамой. – Сказывают люди, что партизаны давно охотятся за паразитом, так он мальчишку с собой таскает. Мол, православные не поднимут руку на него при младенце, о как. Его ж подельников уже наказали. Вот он и боится, антихрист. Жить хочет, окаянный. Сыном прикрылся, гадёныш. Это ж… это ж… нет ничего святого у человека, вот что я вам скажу.

– Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, – молилась мама, – спаси и сохрани сыночка моего родного, кровинушку мою ненаглядную, – и осеняла себя крестным знамением. – За что, за что такое наказание на дитё, на всю семью? Чем же мы прогневили бога, что он нас так наказал?

После этого Надя несколько раз пыталась поговорить с Гришкой Кочетковым, с Петькой Манниковым, с Танькой Малаховой, попросить их замолвить хоть словечко своим родным, которые в партизанах, чтобы они её папку с Данилкой не трогали.

– С ним же Даник, Данилка, – убеждала Надя. – А он маленький ещё, кроха совсем, несмышленыш. И такой хорошенький.

– Ага, сейчас! – за всех ответила Танька. – Думать раньше надо было. Кто раненых партизан, что у тёти Зои Пашковой хоронились, выдал немцам? Кто красноармейцев помогал ловить в прошлом году? А кто не спас семью Подольских, которую немцы сожгли в их собственной избе? Ни словечка не замолвил, а ведь там были не только взрослые, но и дети.

И ей, Надьке, крыть-то и нечем. Правда это, горькая-прегорькая правда.

А вот как жить дальше, как уберечь Данилку, как встречать наших, что будет с папкой – голова кругом.

…В конце сентября 1943 года папа въехал на подворье на телеге, запряжённой парой лошадей.

– Собирайтесь! – грозно потребовал он, и стал скидывать вещи в постельное покрывало, в домотканую скатерть, что расстелил на полу в передней хате.

– Это ещё куда собираться? – подскочила к папе мама. – Никуда мы не поедем! – глядя в глаза мужу, твёрдо произнесла она.

– Нет, не поедем! – поддержала маму и Надя.

Она держала на руках Данилку.

– Нам и тут… – но договорить не успела, как папа вырвал братика, взял на руки.

– Ну, что ж, – остановившись посреди хаты и прижимая сына к груди, папа окинул взглядом избу, – ну, что ж. Так тому и быть: я забираю сына, а вы оставайтесь. Гори оно всё ярким пламенем! – и выбежал во двор.

Следом за ним кинулась и мама, и Надя.

Папа усадил сына на телегу, а мама встала перед лошадьми, загораживая дорогу со двора.

– Не пущу! – она побледнела вся, сжала зубы, глядела исподлобья.

И столько в том взгляде было ненависти, столько силы и ещё чего-то, что Надька растерялась на мгновение, замерев посреди двора. Лишь прижимала руки да сильно-сильно закусила губы.

Очнулась от толчка.

Это бабушка Степанида.