Когда пан офицер ушел, Соня не спеша засунула бумажник под кофточку и тоже покинула винную лавку.

На следующий день повозка пана Школьника вкатилась во двор дома покойного Лейбы. Будущий свекор и будущий муж торжественно проследовали в гостиную.

Сын пана Школьника оказался тощим прыщеватым молодым человеком двадцати лет, неуверенным в себе и стеснительным. От зажатости Шелом методично щипал себя за худые ляжки, бросал короткие огненные взгляды на красивую Соню, смущенно слушал велеречивый монолог отца. Отец, напротив, был невероятной упитанности, он сидел в кресле расслабленно, по-домашнему, с удовольствием пил из блюдечка чай и с еще большим удовольствием держал речь перед молоденькой девушкой и принаряженной Евдокией.

– …Сын у меня единственный, он моя надежда и счастье. Для меня, пани Евдокия, теперь главная цель жизни – найти Шеломчику красивую и верную жену. Мы очень долго приглядывались к всевозможным девушкам и вот, похоже, пригляделись. Вы сами видите, мальчик у меня прелестный – стеснительный и нежный. Несмотря на то что ему уже двадцать, он до сих пор не имеет представления, откуда берутся дети! – Отец повернулся к сыну, ласково посмотрел на него. – Скажи, Изя, ты ведь действительно уверен, что деток находят в капусте?

– Нет, не всегда… – покраснел юноша. – Иногда их там почему-то не находят.

Фейга, до этого понуро стоявшая в дверном проеме, фыркнула. Мачеха сурово взглянула на нее, но, увидев, что пан Школьник громко рассмеялся, тоже хохотнула.

Соня молчала, внимательно и спокойно изучая прыщеватого жениха.

– Вы видите, какая чистота и наивность! – хлопнул толстыми ладонями Школьник-старший. – Надеюсь, ваша Сурочка столь же девственна и также считает, что мы все вышли из капусты?

Он развернулся к девушке, внимательно уставился на нее.

– Что скажешь, девочка?

– Вы, наверно, из капусты, а я уж точно из крапивы, – ответила Соня под общий хохот.

– Умница, прелестно ответила! – радовался отец жениха. – С такой женой мой Шелом точно не пропадет! – И повернулся к Евдокии: – Если вы не против, пани Евдокия, пусть наши детки поворкуют один на один.

– Пусть поворкуют, – согласилась мачеха. – Софочка, покажи кавалеру свою комнату!

Соня и Шелом молча стояли друг против друга. Юноша не знал, с чего начать разговор. Соня же, наоборот, ждала его инициативы, смотрела внимательно и насмешливо. Наконец девушка не выдержала, взяла его руку, посадила чуть ли не силой на стул. Сама устроилась напротив.

– Я тебе нравлюсь? – спросила она прямо.

Шелом нервно сглотнул и кивнул.

– Очень.

– Ты мне тоже, – соврала Соня. – Поэтому поступаем так: отец твой богатый?

– Конечно. У нас акции пяти шахт! – не без гордости сообщил юноша. – И еще несколько ювелирных лавок.

– Значит, буду жить у вас.

– Ты так решила?

– Я так решила. Терпеть не могу свою мачеху.

– А я своего папу люблю, – признался парень.

Соня строго посмотрела на него.

– Это плохо. Придется выбирать – между мной и папой.

– Почему?

– Одинаково любить двоих невозможно.

Шелом растерянно привстал.

– Я буду любить сразу двоих. И тебя, и…

Договорить он не успел. Соня приложила ладошку к его губам:

– Посмотрим. – Она тоже поднялась. – Ну что, говорим, что согласны?

– Да.

Они двинулись к двери, и Соня придержала Шелома.

– А ты очень ревнивый?

– Это как? – не понял тот.

– Будешь злиться, если я буду ходить, скажем, в гости к своей сестре?

– К сестре – не буду. А к другим… К другим – буду.

Соня рассмеялась, слегка потрепала его по щеке.

– Но тебе придется месяц потерпеть, ревнивец, пока мне стукнет шестнадцать!

Подвенечное платье, в котором Фейга уже не однажды выходила замуж, Соне было велико. Невеста стояла на стуле посреди гостиной, а вокруг нее колдовала Фейга, держа в руке иголку, а в зубах – булавки с цветными головками. Мачеха сидела за столом, традиционно попивала вино, наблюдая за процессом подгонки платья. Фейга рассказывала: