Поэтому, то, что можно видеть из текста сонета 119 в плане его адресности, не полностью отражает его место и значение в сюжете сонетов, также, как трактовки намёков других сонетов.

Но как только мы дойдём до сопоставления с фактами биографий, те же самые намёки Шекспира обретут удивительную стройность в своём полном объяснении.

«Медицинские намёки» кончились.

Но понятнее не стало. Перед нами новый набор намёков на прежние известные нам обстоятельства. И без знания этих обстоятельств, объяснить намёки только по тексту сонета 120 невозможно.

В первом же катрене выясняется, что адресат когда-то совершил «давний грех», который сейчас поможет поэту, которого «согнёт его в дугу» от своей вины. О чём это? О чём угодно, если не знать предыстории. Но мы то её знаем.

Под «давним грехом» поэт понимает аналогичный своему грех адресата, т.е. его измену.

Размолвки по причине измены были с другом и отражены в сонетах 40—42, когда друг соблазнил возлюбленную поэта, и в сонетах 76—88, когда друг предпочёл чужие стихи.

Вряд ли теперь друг сам начал писать стихи, а поэт над ними посмеялся.

Поэтому остаётся только один аналогичный грех поэта – теперь, вероятно, поэт соблазнил возлюбленную друга?

Но сейчас мы можем только констатировать факт того, что теперь друг высказал прямую претензию поэту в, аналогичном своему, поступке, чего он ранее не делал, ограничиваясь общими обвинениями поэта в измене.

Но интересна реакция поэта на эту прямую претензию. Пока обвинения были не конкретными, поэт каялся в «содеянном» (сонеты 117—119). Но теперь переживания друга по поводу поступка поэта представлены как плата друга за его измену поэту, равная тому «выкупу», что раньше заплатил поэт своими переживаниями за «грех» друга – But that your trespass now becomes a fee; Mine ransoms yours, and yours must ransom me.

Как видим, сюжет делает поворот – поэт перестал каяться в своих грехах. Ему теперь лишь больно смотреть, как переживает друг – «нервы не кремень и не металл».

Но причиной переживаний друга он называет теперь не только себя и свои измены, а, и самого друга, и его измены. Поэт, фактически, обвиняет друга и оправдывает себя, т.е. не принимает претензию друга, не отрицая при этом своего поступка.

Важно также отметить, что нет никаких сомнений (это прямо указано в сонете) в том, что события взаимной измены разнесены во времени. Сначала друг когда-то давно (в пределах времени знакомства), а теперь поэт совершили одинаковые поступки. Почему это важно, станет понятно при анализе на соответствие с фактами биографий, а пока нужно это просто запомнить.

Также очевидно, что самого примирения пока не произошло, т.е. фаза конфликтного настроения продолжается.

Продолжает и развивает мысль предыдущего сонета 120 о том, что судить о чужих грехах можно только в мере своих собственных.

Это ещё один аргумент самооправдания перед другом и встречного обвинения ему в не безгрешности.