– Совсем как маленькую? – вскинулась она, с негодованием отодвигая руку мужа.

– Как маленькую, – улыбнулся Алексей Михайлович. – Ты же всю жизнь для меня – моя маленькая девочка.

– Ну тогда ладно, – смягчилась Алена, – конфетку не забудь.

Он развернул ей конфету и поднес к губам чайную ложечку с чаем.

– А помнишь, как мы чаевничали?

Она отхлебнула чай, откинулась на подушку и кивнула.

– А помнишь, как я пел?.. «Милая моя, солнышко лесное…», – запел Алексей. И Алена прикрыла глаза…

В комнате за круглым столом сидим мы с Алешкой. Здесь же Алешкина мама, Серафима Андреевна, и ее подруга, такая же молодящаяся дама, рядом с которой, опустив плечи, уткнулась носом в тарелку худая, нескладная девушка в старомодной блузке и нелепых каких-то очках. Они ей явно велики и постоянно норовят свалиться в тарелку, а она поправляет их нервным движением рук. Она вообще старается двигаться поменьше, чтобы не обращать на себя внимание.

– Ой, как же хорошо, – восклицает подруженька, – пироги такие вкусные, Фимочка, рецепт запишешь?

– Конечно, запишу. – Свекровь недовольно смотрит на молодую сноху.

Я старательно улыбаюсь, не теряя еще надежды найти общий язык с царственной хозяйкой дома.

– Дочка моя – хозяюшка такая, так печь любит. А такого вот рецепта не пробовала.

Катя, нервно вздрогнув, кидает затравленный взгляд на мать и поправляет очки.

– Катюша, это же так чудесно, что вы тоже любите готовить, – я вежливо улыбаюсь этой зажатой в тиски материнской заботы девушке, – вот этот вот пирог очень прост, но есть один маленький секрет…

Серафима резко, со звоном, ставит чашку на стол.

– Пора уже сменить тарелки. Алена, пожалуйста, позаботьтесь, – железным, не терпящим возражений тоном скомандовала она.

Я дрожащими руками начинаю собирать чашки, не понимая, что сделала снова не так – ведь от всей души хотела поделиться рецептом.

– Сынок, спой нам, – со сладкой улыбкой свекровь повернулась к сыну.

– Ах, Алексей, вы еще инструментом владеете? – всплеснула руками дама. – А Катенька на скрипке играет, сейчас консерваторию заканчивает. Чудесный домашний ансамбль будет.

– Просим, просим, – захлопали вместе пожилые дамы.

Я взяла в руки гору грязной посуды, и, выходя из комнаты, увидела поджатые губы Серафимы, ее недовольный взгляд, и услышала начальные аккорды «Солнышко лесное…».

Повернувшись к двери, уже не могла сдерживать слезы…

– Аленушка, милая моя, почему ты плачешь? Ты вспомнила, как чудесно было тогда? – Алексей Михайлович встревоженно вытирает жене глаза. – Мы еще споем тебе! Скоро выпишут. Ребят соберем и споем…

– Конечно. Ты чудесно поешь, – она, кивая, перехватывает и гладит его руки. – Устала я что-то, Алешенька, посплю.

– Я пойду, – засуетился пожилой мужчина. – Что тебе завтра принести? Чем порадовать?

– Не знаю. Избаловал ты меня уже, – пожимает плечами старушка.

– Вот ты скажешь! А кого же мне еще баловать? – Он удивленно поднял брови.

– Как это кого? А Марта? – возмутилась Алена Александровна.

– Марта – это да! Сейчас приду домой, рыбки ей дам, порадую. Потом про тебя расскажу. Она же тоже волнуется! Каждый раз спрашивает о тебе.

– Так беги уже! Беги к Марте! Она тоже скучает. А я посплю… – устраиваясь в кровати, Алена закрыла глаза.

Алексей тихонечко вышел в больничный коридор. Он всегда недолюбливал такие места. Мама уходила тяжело, даже мучительно. Больницы сменяли одна другую, но специалисты лишь разводили руками. Она была совершенно здорова, но мозг ее постепенно умирал. Она и так не обладала легким характером, а тут и вовсе становилась капризным невыносимым ребенком. После смерти матери все эти чувства сменились на отчаянное неприятие запахов дезинфекции и мелькающих тут и там белых халатов. Холодное звяканье металлических инструментов и шаркающие шаги пожилой санитарки вызывали мучительную боль в голове и глазах.