Алена лежала на кровати, опутанная какими-то проводками, подключенными к разным машинам, контролирующим ее состояние, и грустно смотрела в окно, на серый унылый дождь и порывистый ветер. Как по дорожке больничного сквера идут, взявшись за руки, молодые люди. Он отстранен и лишь вежливо позволяет ей взять себя под руку. Она же пытается укутать его в свой шарф, защитить от ветра и, возможно, от прочих жизненных бурь. Как же это похоже… Однажды это уже было… Все повторяется…

И вновь я молодая и влюбленная. Тогда казалось, навсегда. И жизни нет без него, и воздуха мало, чтобы дышать.

– Ну что ты пристала? – выдернул руку мальчишка.

– Костик, тебе же холодно. Ты простынешь, Костик…

– Ничего со мной не случится. – Он отталкивает ее руки от себя. – А вот я хотел сказать… – замолкает, будто нырнул в прорубь, и на одном дыхании сообщает: – Уезжаю я. Документы приняли. Я поступил. А ты не жди меня… ни к чему это все…

– Как же так? – губы предательски дрожат, в глазах закипают слезы. – Ты же… мы же пожениться хотели.

– Ой, да что там! – весело отмахивается тот. – Эта детская любовь ничего не значит. Обещал я? Ну и что? Я же ничего плохого не сделал. Кроме того, что сказал. Мое слово. Хотел – сказал, захотел – и назад взял.

– Ну как же так. – Я захлебываюсь слезами, хватаю его за руки. – Помнишь, мы же мечтали…

– Ай, ладно тебе. Как маленькая. – Он досадливо освобождает руки. – Ничего ты не понимаешь. У меня новая жизнь начинается. Не ходи за мной. Все, прощай, Алена.

Парень ушел по аллее, а я осталась стоять среди танцующих в воздухе листьев и пронизывающего ветра…

Как могла бы сложиться их судьба, уговори она его остаться? Через много лет кружения событий, радостей и печалей она повстречала свою юношескую любовь…

Костик ничуть не переменился, но изменилось мое отношение к жизни. Я увидела перед собой хамоватого, трусливого мужчину, старающегося урвать кусок пожирнее только для себя. Не оставляющего попыток найти себе условия жизни получше, совершенно не вглядываясь в людей, находящихся рядом. Он был ухожен, хорошо одет и немного пьян, а рядом с ним стояла серая и уставшая женщина, держащая за руку ребенка лет пяти.

– Костя, пойдем домой, – просила она.

– Что мне делать с тобой дома, Таська? – удивлялся он. – Разговаривать нам не о чем: у тебя ж три коридора образования. Вообще, посмотри на себя: ни кожи ни рожи! И как я на тебя полез-то? Чего ты стои́шь? Глазами коровьими своими лупаешь… О! Алена! Привет, – вдруг заметил он меня.

– Здравствуй, Костя, – отозвалась я. – Ты что, вернулся?

– Ага! Ух, какая ты стала! – беззастенчиво осматривал он меня. – Я тогда сильно погорячился, может… – Он попытался обнять меня, намекая на возобновление отношений.

– Такая я стала только благодаря моему мужу, – брезгливо вывернувшись из объятий, сказала я. – Женщина – это зеркало своего мужчины. Отражает его внутреннее устройство. А это твоя жена?

– Ну, как жена… – замялся он, стыдливо косясь на Тасю.

Как же мне было жалко эту несчастную женщину, угодившую своим искренним чувством в эту ловушку пустословия, нелюбви и обмана…

– Очень приятно было познакомиться, Таисия. Прощай, Костя, – я повернулась и пошла к спешащему мне навстречу Алексею…

Алена улыбнулась уголками губ своим воспоминаниям. Дверь в палату приоткрылась.

– Аленушка, а вот и я. – В палату вошел бодрый и веселый Алексей Михайлович, только в глазах его плескалось спрятанное беспокойство. – Ну, как ты сегодня?

Она улыбается и кивает, показывая, что все хорошо, а он продолжает рассказывать, как будто боится, что, если он замолчит, все исчезнет и безмолвное стерильное пространство палаты снова заполнится неизвестностью и ужасом ожидания.