Пробка рассасывается. Кажется, в этот раз заморский гость не захватил ни слонов, ни верблюдов. А я помню, как прямо в центре Минска несколько лет назад стоял шатёр одного такого богатого друга, и упитанные верблюды невозмутимо щипали сочную газонную траву.

Мы уже выехали из города, теперь дело пойдёт веселее. Серпохвостов то и дело сверяется с картой в смартфоне, даёт водителю руководящие указания. Он очень любит руководить, просто упивается каждым повелительным наклонением. Лично я никем не хочу руководить, у меня и собой-то руководить не очень получается. Мы едем через лес, и я замечаю прыгающую по веткам белку. Лес заканчивается, и я вижу впереди дома и серый гриб водонапорной башни. Несколько тракторов ездит по полю, месят землю. Мы едем вдоль маленьких домов, переезжаем неширокую реку по бетонному мосту. На улицах мало прохожих и машин. На светофоре мы останавливаемся, водитель спрашивает, куда поворачивать. Серпохвостов смотрит на экран телефона, вертит его в разные стороны, соображая. Я смотрю на центральную площадь, на которой небольшого размера Ленин рукой указывает на стоящий на постаменте танк с задранной в небо пушкой.

На пушке сидит ворона и смотрит на меня. Загорается зелёный, но мы продолжаем стоять. Сзади сигналит какая-то колымага.

‒ Давай налево, ‒ говорит Серпохвостов.

‒ Из этого ряда нельзя налево, ‒ огрызается водитель.

Мы поворачиваем направо, и Серпохвостов опять смотрит в телефон. Я знаю, что Эмма улыбается.

‒ Может, нужно было, чтобы нас встретили? ‒ спрашивает Вася.

‒ Да тут всего три улицы и два переулка, ‒ бормочет Серпохвостов.

Опять едем мимо каких-то домов, попадаются даже несколько кирпичных пятиэтажек. На улицах голые деревья, и небо кажется мокрым и плохо постиранным. Город заканчивается, за лесом и полем начинается какой-то посёлок из нескольких сблокированных двухэтажных домов. Возле одного из них стоит несколько машин, и толпятся люди.

‒ Сюда, ‒ говорит Серпохвостов, пряча телефон.

‒ Вижу, ‒ отвечает водитель и прибавляет газ.

Дорога плохая, асфальт разбит. Мы паркуемся на обочине, почти сразу за дверями начинается кювет. Я выхожу последним и стараюсь держаться позади. Водитель закуривает, а мы гуськом идём к дому, чей участок перевязан жёлтыми сигнальными лентами. Навстречу уже идут какие-то люди со встревоженными лицами. Среди машин я вижу пожарную и аварийную газовой службы. Серпохвостов резко пожимает протянутые ему руки, а, поскольку людей собралось много, весь ритуал занимает больше минуты. Мне тоже приходится пожать десяток-другой рук, и я думаю, что со стороны это выглядит, наверное, забавно. Эмма стоит в стороне и вежливо здоровается. Её грудь и бёдра, как всегда, притягивают мужское внимание.

Я не запоминаю имён и лиц. Когда приветственный ритуал заканчивается, мы надеваем перчатки и бахилы и заходим в дом. Двухэтажный, сложенный из железобетонных панелей, крайний в ряду из четырёх сблокированных домов. Такие в конце восьмидесятых строил для своих работников местный завод электротехнической аппаратуры. Завод разорился, люди остались. Состояние дома не очень хорошее, но не удручающее. Через стекло задней двери я вижу обнесённый низкой изгородью участок с грядками и теплицами. Мы толпимся в маленькой прихожей, которая до потолка отделана потемневшей от времени вагонкой. Слабо пахнет едой. На полу старый ковёр, на вешалке несколько старых курток и пальто. Прямо дверь на кухню, дешёвая мебель и линолеум в пузырях. Двери в гостиную и ванную закрыты. Наверху слышны голоса людей, Серпохвостов громко кашляет, и сверху спускается один из наших криминалистов, затянутый в защитный белый комбинезон и маску. Это Лонский, один из самых опытных экспертов.